Необычайные приключения Тартарена из Тараскона

Доде Альфонс

Первое время Тартарен был даже растроган: эта верность, эта прошедшая через все испытания преданность умилила его; к тому же верблюд был крайне неприхотлив и питался неизвестно чем. Однако по прошествии нескольких дней тарасконцу наскучил унылый спутник, неуклонно следовавший за ним по пятам и напоминавший ему все его злоключения; к ощущению скуки постепенно примешалось чувство досады: его уже раздражал печальный вид верблюда, горб, гусиный шаг. Одним словом, Тартарен его невзлюбил и думал теперь только о том, как бы от него избавиться, но животное проявляло упорство... Тартарен попробовал потерять верблюда –

верблюд отыскал его; попробовал спастись бегством – верблюд бегал быстрее... Он кричал на него: «Пошел!» – бросал в него камни. Верблюд останавливался и грустно смотрел на него, а потом, выждав с минуту, снова трогался в путь и неукоснительно каждый раз догонял его. Тартарен вынужден был смириться.

Когда же, прошагав восемь нескончаемо долгих дней, тарасконец, запыленный, выбившийся из сил, завидел издали, как сверкнули в зелени белые террасы окраинных домов Алжира, когда он оказался уже в пригороде, на шумной Мустафской улице, среди зуавов, бискарийцев, маонцев, толпившихся вокруг него и глазевших, как он шествует со своим верблюдом, последнее терпение у него лопнуло. «Нет, нет! – подумал он. – Это невозможно. Я не могу войти в Алжир с верблюдом!» Воспользовавшись затором в уличном движении, он свернул в поле и залег в канаве... Мгновение спустя он увидел, что наверху, по шоссе, встревоженно вытянув шею, вскачь промчался верблюд.

Тогда только, облегченно вздохнув, герой наш вылез из своего укрытия и окольной тропинкой, огибавшей его садик, возвратился в город.

VII
Катастрофа за катастрофой

Подойдя к своему мавританскому домику, Тартарен остановился в полном изумлении. День склонялся к закату, улица была безлюдна. Низкую стрельчатую дверь негритянка забыла притворить, и из дома неслись смех, звон бокалов, хлопанье пробок от шампанского, а покрывал весь этот очаровательный содом женский голос, веселый и чистый; он пел:

Красавица Марко! Ты любишь
Потанцевать среди цветов?..

– Что за черт! – бледнея, прошептал Тартарен и бросился во двор.

Несчастный Тартарен! Какое зрелище его ожидало!.. Под арками галереи среди бутылок, печенья, разбросанных подушек, трубок, тамбуринов и гитар стояла Байя без голубой кофты, без корсажа, в рубашке из серебристого газа, в широких бледно-розовых шароварах, в заломленной набекрень фуражке морского офицера и пела «Красавицу Марко»... У ее ног, на циновке, пресыщенный любовью и вареньем, Барбасу, коварный капитан Барбасу, слушал пение и помирал со смеху.

Появление Тартарена, отощавшего, изможденного, запыленного, с горящими глазами, в дыбом стоящей шешье, мгновенно прекратило эту прелестную оргию в турецко-марсельском вкусе. Байя взвизгнула, как испуганная левретка, и шмыгнула в дом. Барбасу, однако, ничуть не смутился, – он только еще громче захохотал.

– Ну, ну, господин Тартарен, что вы на это скажете? Убедились теперь, что она говорит по-французски?

Тартарен из Тараскона в бешенстве ринулся на него:

– Капитан!

– Нэ волнэйся, дрэжэчек! – крикнула мавританка и полным очаровательного задора движением перевесилась через балюстраду.

От неожиданности бедняга тарасконец плюхнулся прямо на тамбурин. Его мавританка умела говорить даже по-марсельски!

– Я вас предупреждал –

держитесь подальше от алжирок! – наставительно заметил капитан Барбасу. – Это вроде вашего черногорского князя.

Тартарен насторожился:

– Вы знаете, где князь?

– Да, он отсюда недалеко! Он поселился на пять лет в уютной Мустафской тюрьме. Этого жулика поймали с поличным... Впрочем, его упрятывают не в первый раз. Его высочество где-то уже отбыл три года тюрьмы... Да позвольте! По-моему, как раз в Тарасконе.

– В Тарасконе?.. – воскликнул Тартарен, которого внезапно осенило. – Так вот почему он знает только одну часть нашего города!..

– Ну разумеется!.. Вид на Тараскон из окон тюрьмы... Ах, дорогой господин Тартарен, в этой проклятой стране надо вечно быть начеку, иначе нарвешься на большие неприятности... Взять хотя бы вашу историю с муэдзином...

– Какую историю? С каким муэдзином?

– Вот тебе раз!.. С тем муэдзином, что напротив, с тем, что ухаживал за Байей... На днях об этом было в «Акбаре», и весь Алжир до сих пор покатывается со смеху... В самом деле, забавно: муэдзин, распевая молитвы на своем минарете, перед самым вашим носом объяснялся девице в любви и, призывая имя аллаха, назначал ей свидания...

– Стало быть, в этой стране все сплошь прохвосты? – взревел несчастный тарасконец.

Барбасу ответил на это философическим жестом.

– Понимаете, дорогой мой, новые страны... Ну, да не в этом дело! Послушайтесь вы моего совета: возвращайтесь как можно скорее в Тараскон.

– «Возвращайтесь»... Легко сказать... А деньги?.. Разве вы не знаете, как меня обчистили в пустыне?

– Эка важность! – со смехом сказал капитан. – «Зуав» отбывает завтра, – если хотите, я вас доставлю на родину... Согласны, дружище?.. Ну и отлично. Теперь вам только вот что надо: тут еще осталось на несколько бокалов шампанского, полпирога... Присаживайтесь! Кто старое помянет, тому глаз вон...

Поколебавшись с минуту для приличия, Тартарен наконец согласился. Он сел, чокнулся с капитаном, на звон бокалов Байя сошла вниз и допела «Красавицу Марко», пиршество зашло далеко за полночь.

Часов около трех утра, проводив своего друга-капитана, добрый Тартарен с легкостью в мыслях, но с тяжестью в ногах возвращался домой, а когда он проходил мимо мечети, то невольно вспомнил проказника-муэдзина; это его насмешило, и в голове у него тут же составился блестящий план мести. Дверь была отперта. Он вошел, миновал длинный ряд коридоров, устланных циновками, поднялся наверх, потом еще выше и наконец очутился в маленькой турецкой молельне, где под самым потолком качался железный фонарь, отбрасывая на белые стены причудливые тени.

Муэдзин был тут: в высоком тюрбане и белом балахоне, он сидел на тахте и курил мостаганемскую трубку, а перед ним стоял большой стакан холодного абсента, к которому он, в ожидании того часа, когда ему надлежало призвать правоверных на молитву, благоговейно прикладывался... При виде Тартарена он от ужаса выронил трубку.

– Ни слова, поп... – сказал приводивший свой план в исполнение тарасконец. – Давай сюда тюрбан и балахон!..

Турецкий поп, весь дрожа, отдал тюрбан, балахон – все, что от него потребовали. Тартарен облачился и торжественно прошествовал на минарет.