Шрифт:
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Отвезя старую миссис Кроу из ванной обратно в больничную палату, Трикси Доветон позволила себе тихонько вздохнуть. Дверь палаты отворилась, и вошел профессор ван дер Бринк-Шааксма. Под мышкой у него была зажата пачка бумаг, в руке – книга, заложенная пальцем. Он должен был появиться только через двадцать минут, и сестра-монахиня Снелл уже спешила навстречу, собираясь увести его в свой офис и напоить кофе, а санитарки и младшие сестры суетились вокруг, готовя пациентов к осмотру. Всегда он такой, размышляла Трикси, укладывая тяжелую миссис Кроу в постель. Когда бы он ни пришел – рано, вовремя, опоздав на полчаса или вовсе ошибившись на сутки, извиняется вежливо, но сам не замечает этого, всецело поглощенный своей эндокринологией. Закутывая миссис Кроу в шерстяное одеяло, Трикси еще раз взглянула на профессора. Это был приятный мужчина,
– Славный малый, правда? – заметила миссис Кроу. – Никак его не раскусишь.
Она лучезарно улыбнулась. Трикси была дружелюбной девушкой, всегда находила время переброситься с пациентками добрым словечком и даже тайком от начальства завивала им волосы, когда надо было принарядиться для посетителей. Она бы и сейчас не преминула поговорить с миссис Кроу, если бы не старшая медсестра Беннетт. Носясь как ненормальная по палатам, она затормозила возле Трикси.
– Сестра Доветон, вы что, заснули? Пошевеливайтесь, ради Бога! Профессор ван дер Бринк-Шааксма уже пришел, а палата похожа на свинарник. А вы тут прохлаждаетесь! Пора бы стать порасторопнее, а то никогда не будете хорошей сестрой. Ох уж эта мне болтовня…
Она умчалась, бросив через плечо:
– Найдите сестру Сондерс, она в одной из процедурных. Пусть проследит, чтобы все лабораторные отчеты лежали на столе.
Трикси потрепала миссис Кроу по пухлому плечу и послушно засеменила к выходу. Она была невысокого роста; легкая полнота ее не портила, однако лицо ее было не то чтобы некрасивым, но едва ли хорошеньким. Нос слишком короток, рот слишком велик – правда, улыбалась она очаровательно. А вот глаза были просто красивы, большие и карие, со светло-каштановыми ресницами. Светло-каштановыми же были и волосы, которые она аккуратно подбирала под белую медицинскую шапочку. В свои двадцать три года она была уже сиротой и мужественно с этим мирилась. Добродушная, романтичная, с незапятнанной репутацией, она любила свою работу. Сложись ее жизнь иначе, она и не пошевельнулась бы в ответ на занудные придирки старшей медсестры Беннетт. Но ведь нужно же было как-то зарабатывать себе на жизнь…
Сестра Сондерс была не в духе. Накануне вечером она поссорилась со своим дружком и теперь не знала, когда он перестанет дуться и снова появится в ее поле зрения. Она нетерпеливо выслушала Трикси, швырнула поднос с инструментами, который держала до того в руках, и сказала:
– Ладно. Только убери от меня подальше вот это и смотри в оба, чтобы никто не стащил. Ну почему этот тип не может прийти тогда, когда его ждут?..
Она не дала Трикси ответить и ушла в палату, громко хлопнув дверью.
Трикси аккуратно положила инструменты в стенной шкаф, подровняла края скальпелей и открыла дверь. Профессор, скорее всего, еще пил кофе, а значит, можно было пока простерилизовать инструменты. Но либо кофе был едва теплым, либо рот у профессора был из каленого железа, но он оказался уже в палате. Стоял в нескольких метрах от нее и беседовал с доктором Джонсоном; позади, за группой практикантов, в нерешительности застыла сестра-монахиня, а сзади маячило недовольное лицо старшей медсестры Беннетт. Трикси собралась было тихонько вернуться в операционную, сделала шаг назад, но, оступившись, шлепнулась на пол. Только она коснулась пола, как профессор, прервав беседу, наклонился, поставил ее на ноги, отряхнул, похлопал по плечу, ни разу толком не взглянув на нее при этом, и вернулся к разговору. Все случилось так быстро, что, если б не изумленный взгляд сестры да ухмылки практикантов, можно было бы подумать, что ничего и не произошло. Вернувшись в процедурную, Трикси думала о том, заметил ли вообще ее профессор: ведь точно так же он поднял бы ребенка, старуху или опрокинутый стул.
Она вымыла и вычистила все, что попалось ей на глаза, – это не входило в ее обязанности, но надо же было как-то задобрить старшую сестру Беннетт… Да и Снелл тоже.
Конечно же, вскоре сестра-монахиня вызвала Трикси и строго отчитала:
– Нельзя тревожить профессора ван дер Бринк-Шааксму подобными выходками. Ему есть чем заняться кроме того, чтоб подбирать с полу бестолковых девчонок. Как же можно быть такой неуклюжей!
– Я сама удивилась, – ответила Трикси спокойно, – ему вовсе не нужно было меня поднимать – я ведь не просила о помощи. – Она ласково улыбнулась начальнице, но та продолжала выходить из себя. – Простите, что расстроила вас, сестра. С моей стороны это было глупо, но ведь профессор, скорее всего, ничего и не заметил…
Снелл сердито сказала:
– Надеюсь. Идите перевяжите язву у миссис Ваттс и отвезите ее в физиотерапию. Когда вы сегодня заканчиваете?
– В пять, сестра, а завтра у меня выходной. День тянулся медленно. Из-за капризов миссис Ваттс Трикси опоздала к обеду. Когда она появилась в буфете, он был уже почти пуст – только несколько ее подруг все еще сидели за чаем. Она взяла вареную треску, картофельное пюре с пастернаком и присоединилась к ним.
– Ты задержалась, – резко заметила Мэри Фитцджон. Она чрезвычайно гордилась своей прямотой – такие люди всегда сообщают подругам, что у тех спущена петля на чулках или криво сидит шапочка. О себе же она была слишком высокого мнения.
Трикси полила рыбу томатным соусом.
– Миссис Ваттс плохо себя чувствовала. – Она поспешно принялась есть. – Нужно еще собрать сумку. Завтра я на весь день уезжаю.
– Едешь домой? – спросила полная девушка со славным лицом.
– Да. Завтра день рождения Маргарет.
– Будет вечеринка?
– Да, с коктейлем.
– А что ты наденешь? – хором спросили несколько голосов.
– Либо голубой креп, либо коричневый бархат. Скорее бархат – октябрь все-таки.
– Но хоть что-то новенькое ты туда наденешь? – спросила Мэри, не глядя на нее.
– Зачем? Я и знать-то там никого не буду. У Маргарет куча друзей, а я ни с кем из них не знакома. В мои планы не входит их очаровывать – это ведь ее вечеринка.
– Я подумала только… – начала Мэри, но слова ее потонули в дружном «Заткнись!». Трикси отщипнула яблочного пирога, глотнула чаю и унеслась. Через десять минут ей снова нужно было на дежурство. За это время она упаковала дорожную сумку, затем поправила шапочку и отправилась обратно в палаты.
Она и в самом деле совсем не стремилась на эту вечеринку. Когда ей было десять лет, ее родители погибли от несчастного случая, и с тех пор она жила у тети Алисы и дяди Вильяма. И хотя тетя и дядя дали ей образование, кормили ее, одевали и вообще были к ней очень добры, все равно она видела, что делают они все это лишь из чувства долга и давно уже тяготятся ею. Повзрослев, она поняла, что жизнь свою они посвятили своей дочери Маргарет – хорошенькой, но не в меру избалованной девушке. Закончив школу, Трикси объявила, что хотела бы стать медсестрой, и очень удивилась, когда в семье это не одобрили. Маргарет ничем не желала заниматься, и тетя Алиса понимала, что скажут про нее люди, если она позволит Трикси пойти работать: родная дочь, мол, осталась дома развлекаться, а приемная должна сама зарабатывать себе на хлеб. Так Трикси провела в Хайгейте несколько лет, помогая тете по дому и почти не видя людей – тетя усердно давала всем понять, что Трикси девушка застенчивая и общество ей в тягость. И оставалась она там до тех пор, пока один из друзей Маргарет не обратил на нее внимания, а вскоре даже решил, что относится к ней очень серьезно… Тетя Алиса переполошилась. Едва сдерживая возмущение, она объявила Трикси, что лучше ей поступить на работу в одну из лондонских больниц – все равно ведь она, мол, старше Маргарет и, видимо, замуж так и не выйдет. Трикси так и сделала, да постаралась поспешить, чтоб никто не успел ее остановить. Когда она уехала из дома, ей еще не было двадцати одного, что, видимо, радовало тетю Алису: ведь теперь не нужно было праздновать ее совершеннолетие. Трикси подарили золотые часики, устроили в день ее отъезда ланч в узком кругу в «Рице» и пригласили почаще приезжать в Хайгейт.
– Твоя комната навсегда останется за тобой, Трикси, – сказала тетя. – Мы будем скучать по тебе, ты была нам второй дочерью.
Тем и закончилась ее жизнь в Хайгейте.
В больнице она не торопилась сбежать сразу по окончании дежурства, не смотрела постоянно на часы, и пациенты ценили это, – в общем, именно она в последнюю минуту наполняла водой графин, искала потерянные очки и сменяла прочитанный журнал на новый.
Сейчас она быстренько переоделась, схватила дорожную сумку и побежала к автобусу до Хайгейта. Автобус ехал медленно и долго, и когда она наконец прибыла в Хайгейт, было уже около семи часов. Дядя и тетя ужинали в восемь, а ее предупреждали, что там будут еще и гости. Она вспотела и устала с дороги, а тут еще тетя поприветствовала ее, едва скрывая раздражение: