Шрифт:
Сказка о Золотой Рыбке
Над седой равниной моря гордо реял «МИГ-17»…
Рыбачка Соня вытащила невод, поймала Золотую Рыбку и не растерялась. Она читала в детстве пушкинские сказки, а над разбитым стареньким корытом пролила много горьких и недетских слёз, – поэтому была во всеоружии и пожелала многое чего.
– Не печалься, ступай себе с Богом! – сказала ей Золотая Рыбка. – Так и быть: всё у тебя сбудется.
Рыбачка Соня возвратилась к дому, – а там уж праздник, потому что всё сбылось.
Над
Рыбачка Соня вытащила невод, поймала снова Золотую Рыбку и сказала:
– Сбылось, как ты и обещала, всё. Но этого мне оказалось мало, государыня Рыбка. Теперь, чтобы не докучать тебе по мелочам, придумала я вот что: ты сделай так, чтобы сбывалось всё, чего бы я потом не пожелала без тебя. Хорошо?
– Не печалься, ступай себе с Богом! Получишь всё, чего не пожелаешь.
Над седой равниной моря гордо выл «Су-35»…
Рыбачка Соня снова вытащила невод, в котором Золотая Рыбка, и сказала:
– Всё у меня теперь есть, государыня Рыбка, чего не пожелаю.
– Чего ж тебе надобно, Соня? – удивилась Золотая Рыбка.
– Всё у меня есть, государыня Рыбка, но мне этого мало!
– Чего же ты хочешь? – снова спросила Золотая Рыбка коварно.
– Теперь я хочу, – промолвила Соня беспечно, – хочу, чтобы у других ничего не стало!
– Хорошо, будь по-твоему, Соня, – ответила ей Золотая Рыбка. – Ступай себе с Богом!
Над седой равниной моря все пропали самолеты. Океан поднялся и пошел на сушу волной, а горы стронулись с места и двинулись в долины…
Вот и исполнилось последнее желание рыбачки Сони!
Над седой равниной моря гордо реял птеродактиль…
Афца
Это было такое животное. Наверное, женского рода. Хотя теперь уже точно никто не помнит. Давно это было. И были у нее длинные ноги и длинная шея, а уши – как листья. Было это животное с большими зелеными глазами, длинными ресницами, а на голове росли цветы – желтые одуванчики, белые ромашки и синие васильки, а может, какие-нибудь другие – ведь это было так давно, что вспомнить трудно, когда именно. По имени это животное звали АФЦА.
Эта Афца все время игралась в траве и никогда не ходила в темный лес к волкам и медведям, и поэтому была добрая и веселая, а все смотрели на нее и тоже становились добрыми и веселыми. И больше от нее ничего не требовали. Весной всегда хорошо и весело.
А дело было весной, когда дожди уже прошли, а жара еще не наступила, да и про осень никто еще ничего не знал. Однажды Афца игралась сама с собой, как обычно, когда к ней подошел поросенок по имени ХРЮ. Этот Хрю и говорит:
– Давай с тобой поиграем, Афца! Что ты все одна, одна да одна играешь?
– Нет,– говорит наша Афца.– Я с тобой играть не хочу. Ты вон какой чумазый. Иди умойся!
Поросенок по имени Хрю не обиделся. Он подумал: «И правда! Наша Афца такая красивая, и на голове тоже – цветы. Таких ни у кого… А я такой… Пойду умоюсь!» И ушел.
И Афца осталась одна играться в траве.
Поросенок по имени Хрю умылся в самом чистом дальнем ручье и пошел обратно. Но пока он шел, то весь запылился, потому что у него не было таких красивых длинных ног, как у Афцы. Ножки у него были коротенькие. К тому же он все время тыкался пятачком в землю – это уж у него такая привычка была. Поэтому пришел он к Афце снова весь чумазенький.
И снова Афца не захотела с ним играть.
Тогда поросенок по имени Хрю говорит:
– Давай, Афца, мы с тобой вместе сходим к самому чистому ручью. Я там умоюсь, и мы вместе станем играть. Я – весь чистый. И ты – со своими цветами. Здорово! Правда же?
– Не здорово, – отвечает Афца. – Знаю я этот чистый ручей. Он очень далеко. И там рядом лес с волками и медведями.
– Ну и что? – удивился поросенок по имени Хрю. – Мы же будем двое!
Но Афца забоялась и не пошла к дальнему ручью рядом с лесом, где волки и медведи.
И на другой день.
И на третий.
И даже после весны, летом, – она тоже не пошла…
А потом наступила осень.
Никто не знал, что это такое. Но все почувствовали грусть. И даже Афца уже никого больше не радовала – так всем стало печально: как она теперь ни старалась – ну ничего не выходило! Все скучали и даже плакали. Да и поросенок пропал. Говорили, что он пошел в лес, который рядом с дальним ручьем, и не вернулся оттуда – потому что один.
А у Афцы вдруг стали желтыми уши, которые были как листья. Но цветочки на голове еще держались, хотя никого уже не радовали. И так от этого стало Афце грустно, что она, наконец, решилась сходить к дальнему ручью – и пошла.
Пока Афца дошла до ручья, уши у нее совсем увяли, и их сорвал налетевший ветер и дождь, а навстречу ей вышли все волки и медведи. Они посмотрели на Афцу, но не узнали ее, и осторожно приблизились.
– Это что еще за образина? – спросил Главный Волк.
– Ага! – поддержал его Главный Медведь. – И на голове какой-то ужас.
И взревел испуганно:
– Стрррашный зверррь!
Главный Медведь испугался, потому что привык только к своим волкам и медведям. Он с ревом убежал в свой лес. А за ним – и все остальные лесные звери.
Наша Афца удивилась на таких глупых волков. А тут как раз дождик с ветром кончились, и выглянуло последнее солнце. Афца склонилась к чистому ручью напиться и там, в тихом зеркале родника, увидела свое отражение. Сначала она не поняла, что это она сама и есть, и тоже испугалась – совсем как Главный Медведь. Она отпрыгнула от ручья и сильно тряхнула головой, – отчего почти все ее ромашки и васильки слетели на землю. Потом она еще раз осторожно глянула в воду.
– Это я, что ли? – удивилась уже почти что не наша Афца.