Необыкновенный охотник (Брем)

Дмитриев Юрий Дмитриевич

Плинию известны и многие другие достоверные факты, например то, что летучая мышь — млекопитающее (хотя не только во времена Плиния, но и много позже причисляли ее к яйцекладущим, как всякую птицу); он знал, что кукушки откладывают свои яйца в чужие гнезда, а рак-отшельник прячется в раковину для собственной безопасности. Ему известно, например, что «некоторые группы животных имеют вместо легких иные органы дыхания, которыми наделила их природа, как наделила она многих животных жидкостью, отличной от крови».

Можно еще много говорить о достоверных фактах в книгах Плиния, и именно они, а не анекдоты и басни, — основа. Ошибки Плиния — это ошибки его времени, а достоверные факты —

это уход вперед на многие годы и даже века.

Плиний не увидел свою «Естественную историю» изданной — это сделал его племянник Плиний Секунда Младший. Правда, круг читателей его был невелик — рукописные книги в Риме читали, точнее, имели возможность читать немногие. Да и гораздо позже, — когда появилась возможность их печатать, — сохранялась традиция: научные книги издавались только на латинском языке, который тоже знали немногие. И все-таки Плиний был очень популярен, а его книги сделали огромнее и очень важное дело: они заинтересовывали одних, вызывали недоверие и желание проверить у других, увидать чудеса, описанные в книге, собственными глазами, — у третьих. Они вербовали людей в армию любителей природы, воспитывали натуралистов, которые рано или поздно — в течение тысячелетий — двигали науку, исправляя ошибки «Естественной истории».

«История животных» Геснера

Он был врач и лучше других понимал, что уже больше никогда не встанет с постели. Впрочем, для этого не надо было быть врачом: чума, свирепствовавшая в Европе и не миновавшая в 1565 году и Цюрих, уносила с собой сотни жизней. И признаки этой страшной болезни были известны почти всем. Но Геснер как врач понимал, что не только болен, он понимал: часы его сочтены. И попросил:

— Отнесите меня в мой кабинет.

Люди в длинных грубых халатах и просмоленных масках, покрывавших лица, исполнили желание умирающего и вышли, плотно прикрыв за собой двери. В комнате остался тяжелый запах. Но Конрад не чувствовал его — он уже привык к этому запаху, как привык к маске и халату, с которыми не расставался в последнее время. Он надел эти доспехи и ринулся в бой со страшной болезнью. Его никто не заставлял идти в это сражение — дело его жизни тут, в этом кабинете, и за окнами кабинета — в саду. Но Геснер всегда помнил, что он врач. И ринулся в бой.

Халат и маска не спасли — он заразился. Геснер знал, что не встанет, и последние часы жизни захотел провести в своем кабинете.

…Сознание то и дело покидало больного — он впадал в забытье. И тогда комнату наполняли причудливые существа. Они летали, садились на шкафы, на столы, на подоконники. И Геснер узнавал их: ну, конечно же, это «морские монахи». А вон там, в углу, — морской черт с собачьей головой, с козлиными рогами и рыбьим хвостом. «Вот они!» — кричал Геснер, — а может быть, ему только казалось, что он кричит? — но сейчас это не имело значения: главное — вот они, морские чудовища, теперь он видит их собственными глазами. А ведь до этой минуты ему так и не удалось увидеть их!

Сознание возвращалось к больному, и морские чудовища исчезали. Вместо них приходили воспоминания.

Да, вот здесь, в этом кабинете, побывало немало людей, приносивших ученому «драконов» и «морских чертей», «морских монахов» и базилисков. Одни чудовища стоили дороже, другие дешевле. Но Геснер отдал бы все деньги, которые у него были, за подлинного «морского черта» или «морского монаха». Однако каждый раз оказывалось, что приносили ему подделки, ловко сфабрикованные, сшитые из частей различных животных, чудовищ.

Ученый обнаруживал обман, прогонял мошенников. Но появлялись другие. Снова возникала надежда —

и опять обнаруживался обман!

Но Геснер все-таки верил, что такие чудовища существуют, — он был доверчивым человеком, а вокруг него всегда кружили люди, видевшие этих животных «собственными глазами». Да, Геснер верил, что эти чудовища существуют. И надеялся сам увидеть их. А если и не удастся самому — их увидят другие. Но так или иначе — потомки оценят труд ученого, стремившегося во что бы то ни стало открыть и описать «морских монахов».

Потомки убедились, что ни «морских монахов», ни «морских чертей» не существует. И простили ученому его доверчивость и наивность. Но они оценили его огромный титанический труд, труд человека, впервые после Аристотеля и Плиния создавшего «полную зоологическую энциклопедию», собравшего все сведения, накопленные человечеством за две тысячи лет.

Время, в которое жил Геснер, называется сейчас эпохой Возрождения. В XV–XVI веках снова возродился интерес к античной культуре — к искусству, литературе, философии.

Это было время Великих географических открытий, крупнейшим из которых стало открытие Америки.

Это было время изобретения книгопечатанья — величайшего рубежа в истории человеческой культуры.

Наконец, это было время церковных реформ — Мартин Лютер поднял бунт против католической церкви, появилось лютеранство.

Однако все это вовсе не значит, что церковь сдала свои позиции. Она чуть-чуть отступила, но по-прежнему еще пылали костры инквизиции, пытки и тюрьмы — проверенное оружие церковников — продолжали преследовать всех инакомыслящих. И сотни мыслителей, ученых были обвинены в «ереси» и погибли на плахах или в тюрьмах. Но уже ничто не могло сдержать развитие науки.

В XV–XVI веках — в эпоху Возрождения — делается множество замечательных открытий, появляется немало блестящих ученых. Но на первом месте все-таки стоял Геснер. Он не сразу нашел свой путь, путь, прославивший его имя.

Конрад рано остался без родителей, и воспитывал его дядя — бедный малограмотный ремесленник. Видимо, судьба ремесленника ждала и Конрада, если бы не проявившаяся с раннего детства жажда знаний, стремление к наукам.

Неизвестно, кто надоумил Конрада отказаться от профессии ремесленника, кто указал ему путь в университет. Но известно, что в 1537 году в Цюрихском университете появился молодой профессор греческого языка Конрад Геснер. Ему шел тогда двадцать второй год. Казалось, Геснер достиг того, к чему стремился, — он стал ученым, стал профессором. Но Конрад стремился не к званиям и не к деньгам. Не ради этого он пошел в науку. Изучение греческой грамматики не увлекло — его страстно тянуло к естествознанию. И через четыре года в Цюрихе появился врач и натуралист, в недавнем прошлом — профессор греческого языка Конрад Геснер.

В двадцать пять лет люди не чувствуют своего возраста. А Геснер чувствовал — он выглядел гораздо старше своих лет и часто болел. Сказывались годы недоеданий, непосильного труда, годы, когда ему приходилось учиться и зарабатывать на жизнь.

И все-таки Конрад, несмотря на болезни, не мог сидеть на месте: натуралист должен собственными глазами, насколько это возможно, увидеть растения и животных других стран.

Геснер побывал во многих странах и всюду собирал растения — ботаника была его первым увлечением в естествознании. Правда, за пределы Европы он не выезжал, но и в Европе тогда для натуралиста был непочатый край работы. И неудивительно, что, вернувшись в родной город, он привез с собой огромное количество папок с растениями. Потом организовал ботанический сад, который содержал на собственные средства, хотя сад этот очень скоро стал гордостью Цюриха.