Необыкновенный паззл
Шрифт:
Кивает в согласии головой Шломо:
– Верно говоришь. Гроши работать надо, а повеселиться успеем. Смотрите-ка, радуга…
Вверху, в просветах постепенно расчищавшегося от туч и дождя неба, действительно пырснула слабенькая поначалу, но мгновенно укрепившаяся радуга. Раскинулась ярким коромыслом от дальнего горизонта до леска, видневшегося вдали, с другой стороны поля.
Вскинулась с криком «Уррраааа» Мира, всхрапнул радостно Горемыка, да и Искандер со Шломо заулыбались, любуясь красотой. Всё дышало сейчас, после быстрого летнего ливня, каким-то будоражившим, окрылявшим свежестью
Но внезапно, из чащи этого самого леска выдвинулась какая-то чёрная точка. А за ней ещё одна, и ещё, и ещё-ещё, много точек. Двигались они лихо, увеличиваясь в размерах, – уже можно было понять, что это вполне себе приличные махины автомобилей – всё одинаковые, как на подбор.
Шломо внезапно ойкнул и как-то странно засуетился, скидывая остатки припасов в котомку.
Искандер, подозрительно его оглядев, спросил:
– Это что значит, еврей?
– Конармия, Искан. Бич нашего региона, едут то ли на охоту, то ли уже обратно, не разберёшь. Мирочка, а ну иди сюда, робёнок…
– Почему же конармия?
Привскочивший на ноги Шломо метнулся к девчушке, ответив со спины:
– А то сам не видишь на чём едут – Shevrolet Cone, и хоть бы одна другая затесалась у них…
Автомобили увеличились в размерах уж настолько, что стали похожими на мощные, бронированной серии внедорожные танки. Выступавшие, между прочим, прямо в их сторону, словно специально нацелившись смять вместе со старым вязом.
Искандер в удивлении приподнял бейсболку:
– Однако, кто они? Кто ездит в таких уродливых бронепоездах осмысленно?
Шломо, сплюснув испуганно Миру к дереву, как будто замыслив спрятать её в нём, отвечал в тоске:
– Это из партии национал-освободителей, УРДА. Урдаки иным словом. Защита вольной степи козацкой, да только они же и разор добрым людям, особливо нам, семитам…
– Ну и ну, – только и присвистнул Искандер.
А уже мимо неслась, громыхая музыкальными басами изнутри, головная махина урдаков. Окна автомобиля щерились приспущенными стёклами-бойницами, из которых выглядывали пушки, над покатой крышей трепыхались прапора с солярно-орнаментальными символами. И было во всём этом особое, инфернальное чувство какой-то запредельной правоты, которую излучала собой каждый из внушительно двигавшихся шевролетов.
Что удивительно, но вся урда всё же проскальзывала мимо вяза, под сенью которого перетаптывались четверо случайных путников. Видимо, для национально-освободительных сил Украины интереса они не представляли, и даже освобождать их от наличности грозным козакам было просто-напросто лень, хотя, казалось бы, – выйди да распотроши как куропаток… Но нет, шли мимо размеренно, громыхая музыкой и ревя моторами, твёрдо переваливаясь на колёсах по рытвинам едва различимой тропы.
Провожал последнюю машину конармии Искандер недобрым взглядом, как бы предчувствуя будущую встречу уже лицом к лицу. Играл желваками, куксился, поигрывая внезапно превратившимися в кулаки ручищами. И только тогда начал успокаиваться, когда последний танк скрылся за горизонтом.
Оглядевшись, увидел он скорбную картину – и Миру, притихшую под руками еврея, и напуганного, всхрапывающего единорога. Конармия прошла, а неприятный осадок осел в душах…
– А что притихли-то? Ну, подумаешь, бандиты проехали, что мы не видели таковых что ли? Как приехали, так, стало быть, и проехали, урда, одним словом, пронеслась мимо, и поминай как звали. Пора и нам в путь, а, Шломо?
Закивал, распрямляясь, еврей, завздыхал с облегчением, поправляя котомку на плечах:
– И то правда, дело уж на вечер, а идти ещё не близко… Тогда, вперед шо ли, друзья?
Ободрившись кое-как, собравшись решительно и быстро, все снова бросились вперёд таким же порядком – Искандер со Шломо во главе, а Мира на Горемыке чуть погодя…
Уговор
Добрались до Староголубово действительно под вечер, когда солнце совсем упорхнуло за край света, и сумерки начали подпевать сверчками, а болотистая округа – зарекотала жабьими мелодичными всхлюпами.
Само по себе селение интереса для обступающего кругом мира не представляло абсолютно. Обычные, забытые богом и временем выбеленные хаты, выкрашенные краской заборчики с открытыми и по ночам воротцами, старинные модели авто, кое-где телеги с набросанной соломой. Вот и вся тебе деревня, душ на пятьдесят крестьянствующих, часть из которых вроде как даже не работала толком нигде-никак.
Особняком выделялся двухэтажный домик Шломо. Еврей по местным меркам считался коммерсантом. Ну а как не коммерсант, если организовал в этой сельской дыре настоящую ферму по производству овощей и всяческого мяса – предприятие, которое, между прочим, использовало новейшие технологические наработки с Запада. Это же хозяйство приохотило к труду местное население: кто грядками приходил заниматься, кто за курями ухаживал, кто коровёшек доил. Был, разумеется, и свой мясоруб, должностью хоть не гордящийся, но оправдывающей её в русле того, что кому-то ж надо орудовать на ферме с топором и ножом.
Хозяйство у еврея было организовано грамотно, со сбытом в разных городах области, – мода на эко-продукты не отступала. А раз так, то и прибыль была сносная, жить позволяла и Шломо с его Мойрой, помогала также кормить какими-никакими зарплатами местных. Машину вот только не покупал он сознательно, боясь езды памятливо в связи с трагедией, давно уже унёсшей жизнь его дочери… А продукцию реализовывал за счёт транспорта самих городских покупателей.
Встречавшая во дворе шломовского особнячка Мойра гостей на ночь глядя явно не ожидала. Но не растерялась особо: зная характер мужа, догадывалась, – абы кому свой кров он бы не предложил.
– Это что же за нечисть такая с рогом ещё? – только и вскинула удивлённо рукой на Горемыку.
– Тётя Мойра, это Горемычка, он говорящий, умеет считать и занудствовать, прямо как мама, – скатилась Мира в объятия к Мойре.
Искандер степенно постаивал в сторонке, ожидая знакомства с женой Соломона. И оно таки состоялось, – короткое, без особых эмоций, но и тут насыщенное неким подобием драмы. Так показалось во всяком случае Искандеру, ощутившему на себе юркнувший недоверчиво взгляд хозяйки.