Неодинокий Попсуев
Шрифт:
Выразить словами то, что было за этой последней мыслью, Сергей не мог, но чувствовал, как глубоко, как бездонно это нечто. Дух захватывало от одной лишь попытки проникнуть в эту глубину, и охватывал восторг.
Со Свиридовым ничего не выгорело. В середине октября Попсуев не без приятности провел целую неделю в Египте. Ахмет, на которого Сергея вывел чиновник, сокурсник Свиридова, оказался хорошим экскурсоводом. Впечатлили воистину сказочные будни. На рассвете, когда тихо и прохладно, по Нилу скользят быстроходные барки дахабие, лают павианы над рекой, молча молятся грифы, ловя разведенными крыльями солнечное тепло. Дромадер лежит на коленях, и его вьючат
Несмотря на кажущийся хаос, почему-то слово «порядок» больше других подходило этой стране. Видимо, наложил отпечаток Древний Египет. Сергей не раз вспоминал жуткий сон, в котором была геометрия правдоподобия. «Порядок может быть только в геометрическом государстве».
– Можно? – услышал Сергей женский голос, скрип калитки и шаги. – Вижу огонек. Дай, думаю, зайду. С возвращением.
– Садись, Ксюша. Рад тебя видеть. – Сергей обнял соседку, чмокнул в щечку, усадил в кресло и укрыл пледом. – Чайник включу. Может, ликер?
– Спасибо, чай. Твои спят? – спросила Ксения Всеславна.
– Завтра приедут. На смене.
– Хорошо, правда? Тихо. Но иногда слышен городской шум.
– Он навяз в твоих ушах за неделю. А я тут уже день и не слышу.
– Я сегодня Египет вспоминала, жару, головную боль… Наше знакомство. Египет создан для встречи мужчины и женщины.
– Да не только Египет. Знаешь, на что я обратил внимание там? Боги-мужчины на барельефах всегда в движении, шаг вперед, а женщины стоят. Даже в ладье мужчина шагает. Думаешь, случайно? Мужчина делает шаг, завоевывая метр пространства, а женщина обустраивает его.
– Мужчина так же и женщину завоевывает, шагнет на метр – и она его.
– На метре не поместится. Надо сразу два шага сделать.
– Второй, жениться? – Ксения испытующе посмотрела на Сергея.
Попсуев рассмеялся.
– Как крокодилы? – спросила гостья. – Полюбил?
– Что ты! Глазки жуткие, пасть отвратная, панцирь. Менять наших мишек на эти торпеды – ни за что! И Свиридову сказал: «Только через мой труп. Уж лучше завезти в Сибирь анаконду и пираний».
– А он?
– Он мне: «Да ты уж сразу южноамериканских муравьев запусти! Они ползут полосой и по пути всё сжирают. От деревень остаются скелеты людей и животных. Не хочешь сотрудничать, сказал он, верни израсходованные денежки и задаток, который оставил Ахмету. И тогда делай что хочешь».
– А ты? – спросила Ксения, но Сергей ушел от ответа.
– Ты знаешь, Ксюша, я вычислил, что на нашей Колодезной есть вход в Дуат, я говорил тебе о нем. Пирамида нужна.
– О господи, зачем?
– Да мало ли зачем? – пожал плечами Попсуев. – Ты только не думай, что я свихнулся или придуриваюсь. Всё это слишком серьезно.
Посидели еще с полчаса, поговорили о последних событиях в стране и мире, о балете «Анюта». Сергей проводил соседку до ее калитки и вернулся домой. Общение с Ксенией наполняло его всякий раз радостью, которой не было у него больше ни с кем. Он был благодарен ей за то, что она тогда после ресторана разрешила проводить его до дома, но к себе не впустила. Отчего дом ее не разрушился, а превратился во дворец, в котором находится королева.
«…как сладко, не мучаясь угрызениями совести, дремать, забыв обо всём, что было, есть и будет; покоиться в мире внутри самого себя, в гармонии с миром что вокруг. Этого нельзя достичь, но если вдруг достигаешь, даже на краткий миг, обретаешь истинное наслаждение, какое знает, наверное, лишь свет в капле воды, свисающей с листочка…»
Возвращение
Когда Попсуев потерял всякую надежду устроиться на работу с приличным заработком, а Татьяне на заводе и вовсе перестали выдавать деньги, Свиридов стал всё настойчивее и грубее требовать возврата долга, сначала по телефону, а потом прислал двух братков. Парни оказались знакомыми и предостерегли Сергея, чтобы не тянул с возвратом. Попсуев собрался уже идти к Ореху, как раздался телефонный звонок. Звонил Дронов. Без реверансов и предисловий непотопляемый начальник отдела кадров «Нежмаша» пригласил Сергея руководителем группы в НИЛ. Попсуев поблагодарил, сказав: – Подумаю, – и хотел уже положить трубку, как в ней другой голос произнес: – Дай-ка мне.
– Здравствуйте, Сергей Васильевич! Это Диксон, Яков Борисович. Узнали? Не стану утомлять вас долгим разговором. Бебеев больше не работает у меня. А вам я хочу предложить руководство новой группой, весьма перспективной. Вы же понимаете, что недоразумение меж нами возникло не по моей вине. Кстати, место моего зама пока вакантно…
– Хорошо, – неожиданно согласился Попсуев. – Одно условие. Доктор прописал съездить на воды, почки промыть.
– Как, Савелий Федотыч? – послышалось в трубке. – Путевку организуешь в Железноводск?
– Да не вопрос!
– Договорились, Сергей Васильевич! Жду вас.
«И поделиться радостью не с кем! Танька в смене, Дениска у бабки Аси!» Сергей в возбуждении походил по кухне, попил чай с сушками. Мысли мешались. Взгляд его скользнул по книжному шкафу. Вынув «Мертвые души» и «Человека-невидимку», он лег на диван и стал перелистывать их, вспоминая текст, вглядываясь в иллюстрации. Воображение переносило из викторианской Англии в николаевскую Россию, а ум соглашался: это была эпохи… Листал-листал, думая о том, как хорошо и уютно было героям внутри своих книг, и закемарил…
«…Где это я?» – соображал Попсуев, оглядываясь по сторонам. Он оказался на незнакомой тесной улочке, прямо на него шла женщина в шляпке, по бокам дети. Было сыро, промозгло, с белого неба валилась тяжелая пена – редкие крупные хлопья снега, как холодные поцелуи. Попсуев встал под навес. Женщина с детьми прошли мимо, не задев его. Порыв ветра сорвал с женщины шляпку, полисмен подхватил ее, протянул даме, и тут на них едва не наскочила пролетка. Полисмен стал кричать на извозчика, велел ему идти за ним в участок.
Повернувшись в другую сторону, Попсуев увидел большой магазин, швейцара в ливрее, вывеску «Omnium». Да, это отсюда он вышел только что, раздосадованный, простуженный, с комком в груди и в горле. Зачем вышел в эту сутолоку, где каждое мгновение могут сбить с ног люди в каких-то театральных костюмах и нереальные конские экипажи? Будто Современный театр дает человеческую комедию прямо на улице. Чем раздосадован он? «А, не смог ничего подобрать из одежды, вернее, не успел… Ну и крохобор ты, старина Герберт! Чего не приодел Невидимку? Выпихнул беднягу на улицу, в чем мать родила. Теперь расхлебывай твое скупердяйство!» Он вдруг поймал себя на том, что видит себя со стороны (хотя и невидим), одновременно являясь героем Уэллса и самим собой, Сергеем Попсуевым.