Неофициальная история крупного писателя

Чэнь Мяо

А цзаофани тем временем, как быки в фарфоро­вую лавку, ворвались в кабинет Вэй Цзюе и начали там все крушить. Книги со стеллажей были сброшены и моментально превращены в груду макулатуры. По­бедоносные бойцы громко кричали:

— Сколько денег он ухнул на эти книженции!

— Что, этот старик — капиталист, владелец книж­ного магазина?

— Да эту рвань за всю жизнь не прочитаешь!

— И не надо читать: одна отрава!

Чжуан Чжун перебросился несколькими словами со своим командиром Би Юнгэ, и тот заорал, пере­крывая все остальные голоса:

— Слушайте, сейчас будет говорить наш начальник штаба Чжуан! Он объяснит, что за яд содержится в этих книгах, и определит меру преступления...

Писатель важно, как полководец на трибуну, под­нялся на тот самый стул, на краешке которого много раз сидел,

придал своему лицу еще более зверское выражение и, отчаянно жестикулируя, начал:

— Вот это — двадцать четыре династийные истории, в которых увековечены биографии императоров, кня­зей, генералов и министров. Разве найдешь здесь хоть одну книгу пролетарского писателя? Вот это — грече­ские мифы, в них рассказывается о богине мести, но кому она собирается мстить в социалистическом пролетарском государстве? Там — «Божественная коме­дня». Ее автор Данте происходил из старой аристо­кратической семьи. Еще дальше — Толстой, проповед­ник непротивления злу, дедушка ревизионизма... О кни­гах последних семнадцати лет и говорить не стоит; кроме нескольких хороших (он хотел назвать свою «Всегда вперед», но из скромности не решился), все это — ядовитые травы! Вон там — фальшивое воспева­ние социалистического пути, здесь — книга о Лю Шаоци, сами понимаете, какая она! Эта книжка о зе­мельной реформе очень плохая, герой в ней умирает. Вот ту книжку состряпала одна писательница, которую разоблачили еще в пятьдесят седьмом году, а этот него­дяй не выбросил ее сочинений, бандитская душа!..

Чжуан Чжун несколькими ударами, как бог Эрлан [13] , расправился со всеми книгами. Иногда он брал кни­гу в руки и оценивал ее, словно старьевщик, но ла­вочники обычно говорят слащаво, с улыбкой, а Чжуан являл собой образец самой острой и беспощадной критики. Цзаофани невольно залюбовались им.

— Здорово Чжуан работает!

— Да он просто специалист по уничтожению ядо­витых трав!

— Все книги одинаковые, а как он их точно и метко кроет! — говорили они. Но лучше всех сказал Би Юнгэ. Предводитель цзаофаней чувствовал, что должен дать самую верную оценку, долго думал, ка­кую бы похвалу выбрать, и тут вспомнил, что на его заводе иногда говорили о редких металлах или редких элементах. Это были явно дорогие штуки, поэтому он изрек:

13

Эрлан — популярный бог даосского пантеона, частый персо­наж многих легенд и преданий.

— Эй, ни хрена вы не понимаете. Наш Чжуан — редкий писатель для всего Китая!

После его слов сразу воцарилась мертвая тишина, потому что никто не смел, да и не мог произнести более высокую похвалу, чем главарь. Би Юнгэ остал­ся этим очень доволен.

Чжуан Чжун был доволен еще больше. Сам пред­водитель цзаофаней назвал его редким писателем, да и рядовые цзаофани смотрели на него с почте­нием и завистью! Купаясь в лучах славы, он с удво­енной энергией набросился на книжную кучу и не оставил в покое ни одного писателя — ни китайского, ни иностранного, ни древнего, ни современно­го — все они подверглись его праведному гневу. Он даже подумал, что быть специалистом по уничтоже­нию ядовитых трав гораздо проще, чем выращивать ароматные цветы, то есть творить самому. Так, может быть, в этой сфере и проявить свои способности?

Когда Би Юнгэ приказал остальным выволочь на улицу этот феодальный, буржуазный и ревизионистский хлам, у Чжуана мелькнула еще одна мысль: устроить из книг Вэя выставку, которая стала бы вторым эта­пом грандиозной борьбы. Но он тут же сообразил, что это не годится, поскольку его могли бы обвинить в пропаганде ядовитых трав!

И все-таки для дальнейшего подъема красного зна­мени нужны были какие-то акции. Что же делать? Писатель пошарил глазами по кабинету Вэй Цзюе и вдруг увидел большую этажерку из темно-красного сандала. Блестяще, будем критиковать ее! Ведь она вместилище феодального, буржуазного и ревизионист­ского хлама. Но сделать это следовало с максималь­ным размахом, поэтому он доверительно наклонился к Би Юнгэ:

— Главнокомандующий, у меня есть идея насчет следующего этапа борьбы...

Он указал на этажерку и подробно изложил все детали своего плана. Еще не дождавшись конца его длинной речи, Би Юнгэ хлопнул себя по ляжкам:

— Прекрасная идея! Как сказано, так и сделаем. Сегодня же вечером соберем массовый митинг на Народ­ной площади!

Автору этих строк не довелось самому увидеть сей многотысячный митинг по критике этажерки, а такое незабываемое зрелище нужно наблюдать собст­венными глазами. Но, по свидетельству очевидцев, едва повсюду были расклеены объявления, как город забурлил. Никто не мог понять: при чем тут этажер­ка? Некоторые вульгарные люди предполагали, что она взята из дворца последнего маньчжурского импе­ратора Пу И, другие утверждали, что она принадлежала его учителю Чжэн Сяосюю, третьи — что она переде­лана из туалетного столика вдовствующей императ­рицы Цыси, изготовлена из редкого дерева и инкрус­тирована драгоценностями. Короче говоря, еще до начала митинга Народная площадь буквально ломилась от народа.

Этажерка был торжественно, поставлена на возвы­шение, Би Юнгэ облапил микрофон и своим трубным голосом произнес:

— Сегодня мы начинаем народную войну против феодального, буржуазного и ревизионистского хлама! Олицетворение этого вредоносного хлама сейчас стоит перед вами. Оно кажется большим и крепким, но на самом деле это бумажный тигр. Каждый из нас может сокрушить его одним пальцем!

Затем на сцену вышел заслуженный боец против разложения и зла, красный писатель Чжуан Чжун. Его обличительная речь была построена в форме оли­цетворения, велась от лица самой этажерки и назы­валась: «Я — вместилище порока». Говорят, что он соединил названия всех ядовитых книг, стоявших на этой этажерке, в большое стихотворение, и готовился произнести их одно за другим, но едва он выкрикнул самые первые слова: «Я — вместилище порока!» — как кто-то из начальников гаркнул: «Долой!», толпа нап­ряглась, зашевелилась, и ринулась вперед. Би Юнгэ и Чжуан Чжун орали, пытаясь остановить ее, но все было напрасно. Кулаки масс, как капли дождя, за­барабанили по этажерке и заодно по тому, кто ее олицетворял. Через несколько минут все было конче­но, от этажерки остались только щепки, которые к тому же были унесены массами как боевые трофеи. Несравненный боец с разложением и злом лежал на земле, раскинув руки и ноги. Би Юнгэ пнул его, думая, что он мертв, но писатель со стоном поднялся. Физиономия у него вся распухла и посинела, на го­лове красовалась шишка величиной с куриное яйцо, однако боевой дух отнюдь не покинул его, и он тут же сделал два заявления: 1) его побили хорошие, достойные люди, побили по чистому недоразумению, 2) из этого эпизода можно извлечь глубокий воспи­тательный смысл, связанный с классовой борьбой, увидеть, до какой степени дошла ненависть револю­ционных масс к феодальному, буржуазному и ревизио­нистскому хламу.

Оба описанных этапа борьбы закончились блестящей победой, всколыхнувшей весь город. Чжуан Чжун на­ходился, на вершине блаженства. Но даже небо ино­гда не может предугадать движение ветра и облаков: неожиданно этого закаленного бойца изловили.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

Всего три дня, проведенных в коровнике, помогли стя­жать невиданную славу. Эта слава лишний раз покажет нам великолепные мыслительные способности Чжуан Чжуна

Однажды вечером Народная площадь снова была пол­на народа, и Би Юнгэ, облапив микрофон, зычным голосом говорил:

— Сейчас перед вами предстанет жалкий шут, собака, которая посмела лаять на небо и злобно нападать на нашего самого-самого-самого-самого лю­бимого вождя, великого полководца и учителя, слав­ного кормчего — председателя Мао. В своей злобе эта собака дошла до полного бешенства, терпеть ее больше нельзя. Скажите, что делать с этой собакой?

— Вытащить ее сюда и показать народу!

— Вытащить и бросить на землю, да еще насту­пить ей на голову, чтоб никогда не поднялась!

Первую фразу произнесли все, а вторую — слева от сцены. Эта фраза привлекла общее внимание, лю­ди вытягивали головы, чтобы разглядеть, кто ее выкрик­нул, и увидели Чжуан Чжуна. Одни, указывая на него, говорили: «Это он, он!» Другие уточняли: «Это знаменитый Чжуан Чжун. Помните, как он называл себя вместилищем порока?» Писатель, довольный, усмехался. Внезапно раздался вопль:

— Это он выступил против революции и предсе­дателя Мао!