Неофит

Посвящается Алу Цукерману

Приветствую Тебя, Гвидион [1] , через бездну веков. Ты, особое божество писателей, покровитель нашего искусства и воплощенная сущность всех карих недостатков и добродетелей (или тех добродетелей, которых мы жаждем), Ты, которому мы поклонялись веками, хотя и перестали славить Твое имя, если Ты не отвернулся от нас окончательно или пока время не возродило Тебя вновь, услышь меня, Прими это подношение, Гвидион Златоустый, чья речь сильнее всякого.

Пролог

— НИЧТОЖЕСТВО!

Ненависть и неистовая ярость прозвучали в этом пронзительном, резком крике женщины, голос которой как будто взорвался, от него, казалось, задрожали стены ветхого домика на краю деревни. Крик этот повис в душной ночи, не отозвался эхом, чтобы быть услышанным всеми. Вот он раздался снова, на этот раз бессловесный вопль.

Пожилая женщина, стоявшая возле дома под низкими ветвями лаврового дерева на краю заросшей лужайки, отпрянула в листву, инстинктивно попытавшись спрятаться, зажав уши ладонями, чтобы не слышать этих ужасных звуков, притвориться, что все это ей только кажется; она закрыла глаза, чтобы не видеть этой злобно машущей руками тени на ветхих шторах. Облезлый пестрый кот прижался к ее ногам в рваных чулках, и она невольно отшвырнула его ногой. Но кот вернулся, словно был продолжением ее собственного ужаса, и жалобно замяукал.

— Хильда Тэррэт узнала о неверности Артура. — Она скривила беззубый рот, отчего на ее желтоватых щеках еще резче обозначились морщины. Из-под вязаной шапки, нелепо сдвинутой набок, во все стороны торчали пряди седых волос. Коричневое пальто доходило ей до тощих икр. Уродливая старуха, сгорбившееся, шаркающее при ходьбе существо, презираемое всеми в деревне; ее избегали дети и взрослые, о ней говорили приглушенным шепотом даже тогда, когда были уверены, что ее нет поблизости. — Это миссис Клэтт, ее следовало бы упрятать в тюрьму или в сумасшедший дом, но никто не осмеливается. Пособница, подруга Хильды Тэррэт. Это они вдвоем прокляли Бена Пью, когда один из котов миссис Клэтт забрел на его землю и не вернулся. Его урожай погиб, а жена умерла от рака. Он-то и сидит сейчас в сумасшедшем доме, а не они.

Миссис Клэтт скорее почувствовала, чем увидела украдкой прислушивающиеся фигуры, услышала шорох веток рододендрона, дыхание. До смерти перепуганные, они все же выползли, чтобы послушать, насладиться этой супружеской ссорой. Вурдалаки в темноте душной ночи. Долго они дожидались того момента, когда ненавистная ведьма обнаружит, что у ее собственного мужа есть любовница, обычная смертная, дарившая ему плотское наслаждение. Несмотря на все свое колдовство и чары, Хильда Тэррэт только сейчас узнала то, о чем вот уже несколько недель знали все жители деревни Хоуп. Тихие насмешки, безмолвная радость от чужой беды. Артур Тэррэт, безусловно, дорого заплатит за свое безрассудство.

Хильда Тэррэт все еще кричала, понизив тон, кипя от злости, и до стоящих у дома долетели ее слова, которые уже можно было разобрать.

— Ты думал, что я не узнаю? Что тебе удастся одурачить меня?

В ответ раздалось бормотание, еле слышное, какое-то униженное поскуливание. Артур Тэррэт никогда не перечил своей жене, тем более не собирался он этого делать теперь. Тень на шторе снова двинулась, поднялась рука, жест этот напоминал скорее приветствие ночному небу, чем угрозу физического удара.

— Да свернется твое семя,

да станет оно пустым. — Слова эти шипели, словно пороховая бумага во время фейерверка, готовая вот-вот взорваться. — Да разломятся твои кости, да сгниют они в земле, да сожрут их черви, но месть моя не кончится со смертью. Ибо душа твоя пребудет в вечных муках, и ты проклянешь себя, как я проклинаю тебя теперь, за свою измену.

— Кто она, Артур? Назови ее имя. Это все, что я хочу знать — ее имя!

Раздался звук, напоминающий повизгивание щенка, крошечного, невинного создания, которое собираются утопить в ведре просто потому, что судьбе было угодно, чтобы оно появилось на свет, и которое понимает неизбежность того, что произойдет. Но ни слов, ни имени.

— Скажи мне! — Снова раздался крик. — Я хочу знать ее имя!

Но Артур Тэррэт не намеревался раскрывать имя своей любовницы. Некоторые в деревне знали или догадывались, но вряд ли они скажут Хильде. Никто ей ничего не скажет, они разбегаются при одном ее появлении. Она все равно не снимет с него проклятья в обмен на имя, так что сообщать ей его не имело смысла. Судьба Артура была решена, и самое большее, что он мог сделать, было пощадить ту, которая стала его любовницей и ждала от него ребенка.

Лампа в доме Тэррэтов погасла; притаившиеся наблюдатели физически ощутили могущество тьмы, этой живой силы зла вокруг них; ее холодные, влажные пальцы поглаживали их тела, в ушах стоял хохот, который отдавался у них в мозгу. Бегите, пока не поздно. Не стойте здесь, здесь вам нечего делать.

Миссис Клэтт быстро заковыляла прочь, чуть не упала из-за своего кота, который стоял перед ней, стараясь держаться поближе к хозяйке. Она оглянулась: люди задвигались, убегая прочь, они услышали больше, чем достаточно. Оставаться было опасно, потому что Хильда Тэррэт уже призвала Ангела смерти, точно так же, как она сделала в тот раз, когда умирала Дорис Пью.

За несколько минут Клэтт добралась до своего дома, с трудом открыла дверь, закрыла ее за собой, проскрежетав по неровному полу, набросила крючок. Запыхавшись, она прислонилась к прогнившей двери, как будто ее хилое тело могло бы остановить демонов, которых в эту ночь вызвала Хильда Тэррэт. Миссис Клэтт видела ведьму так ясно и отчетливо, как если бы та стояла перед ней. Когда-то Хильда была красавицей, но теперь ее лицо испещрено морщинами и шрамами — это сделали злые силы; глубоко запавшие, дико блуждающие глаза, рот искривился, превратился в щель, зубы почернели, но каким-то образом остались ровными. Волосы длинные, до самого пояса, когда-то золотисто-каштановые и блестящие, теперь поседели и спутались — она не расчесывала их годами. Прежде стройное, ее тело иссохло до такой степени, что даже неизменное свободное платье не могло скрыть костлявую худобу Хильды. Она кричала проклятья, по ее острому подбородку стекала слюна; ведьма, отмеченная самим Сатаной.

«Да свернется твое семя, да станет оно пустым, да разломятся твои кости, да разорвется твоя плоть на куски, да сгниют они в земле, да сожрут их черви, но месть моя не кончится со смертью».

Старая карга содрогнулась, чуть не упала без чувств. Знакомый голос, слова, которые она не забудет до конца своих дней. Невозможно поверить, что ей самой только пятьдесят четыре, на четыре года больше, чем Хильде. Жизнь, которую они выбрали сами, состарила их на несколько десятков лет. Путь Зла оставил на их лицах неизгладимые шрамы, наполнил их страхом, который они обе испытали, ибо Ангел смерти, когда его вызывали, не возвращался с пустыми руками.