Неоконченный полет (сборник)

Хорунжий Анатолий Мефодьевич

Но Сергей все-таки натворил. Когда они забрались по узкой дороге глубоко в лес и солдат, заметив следы, что уходили в сторону, спрыгнул с саней, Сергей подался за ним. Пригибаясь, как охотник, и от радости что-то приговаривая, солдат полез в заросли. Сергея кинуло в жар от страшной мысли: «Найдет!» Это он, Сергей, будет сейчас везти на своих санях пристреленного советского летчика. В какой-то миг Сергей решил, как ему поступить, и уже не мог сдержать себя никакими размышлениями о том, что будет после. Сергей полз вслед за солдатом и, когда тот, разгребая кусты и еще слышнее бубня что-то про себя, пробирался дальше и дальше, выстрелил ему в спину из пистолета.

Дрожа, как в лихорадке, Сергей

вытащил из-под тяжелого тела солдата автомат, прибежал к саням, положил его в солому и погнал коня. Выехав на дорогу, он почему-то повернул в сторону аэродрома: там, среди других, была девушка, которую он хотел бы увидеть. Но на пути спохватился и повернул коня обратно. Сидел на соломе и все время думал о том, что под ним лежит автомат. В поскрипывании снега, в позвякивании упряжки ему то и дело слышалось, будто его кто-то окликает. Сергей оглядывался, и казалось, что далеко на дороге кто-то стоит или бежит вслед за ним...

Чтобы лучше разглядеть свою постель, Сергей отвел немножко занавеску на окне. Лунный свет упал на лавку и блеснул по планшету. Сергей впился глазами в карту, в компас, что лежал в уголке под целлулоидом.

«Летчик!» Сердце торопливо застучало в груди.

Пригнувшись, на цыпочках, Сергей подошел к постели сестры.

— Тот, которого искали немцы?

— Он... Завтра отвезешь в Гутку, к Марии.

Сергей вернулся к лавке, постоял и, не переводя дыхания, отошел. Ему не хватало воздуха, что-то сдавливало грудь. Осторожно присел на постель, посидел немного, потом лег. Он долго не мог заснуть, беспокойно ворочался. Урывками припоминал то, что видел сегодня в небе, следы на снегу, солдата. Представил, как завтра будет ехать вдвоем с летчиком. Широко открытыми глазами смотрел в темный потолок, но темноты не замечал — видел что-то свое, далекое, заманчивое. В висках гудело, словно он бежал и бежал куда-то, повторяясь многократно, звенело в голове: «Завтра... завтра... завтра...»

Да, завтра он сделает то, о чем давно мечтает.

Завтра он начнет жить по-своему.

Завтра он навсегда перестанет слушаться Петра.

Метель

1

Ночь тянулась очень долго. Ее было достаточно для того, чтобы выспаться, кому спалось, и чтобы передумать свои думы, кому они не давали сомкнуть глаз, и чтобы кто-то смог закончить свое тайное дело, и чтобы измениться погоде.

На рассвете холодный северо-восточный ветер совсем утих, с юго-запада надвинулась оттепель, с которой после морозов всегда приходят на Сумщину то стонущие метели, то чуткие тихие вечера и утренние зори с шумным чириканьем воробьев на стогах, запахами отсыревшей хвои и предчувствием весны.

Сергей проснулся с первым криком горластого петуха и, еще не понимая, где он и почему спит на полу, вскочил с постели. Впечатления вчерашнего дня тут же вернулись к нему. Он подошел к окну и отдернул занавеску. Серое пасмурное утро наполнило хату скупым светом.

Марфа подняла голову с подушки, отозвалась тихим, несонным голосом:

— Ты чего, Сергей?

Брат торопливо одевался, кое-как наматывая на ногу загрубевшие сухие онучи.

— Пойду за лошадью, — не понижая голоса, смело ответил Сергей.

— Так тебе и дадут.

— Говорили вчера, чтобы дров привез в школу...

«По дрова тебя так рано и батогом не поднять», — подумала Марфа и начала снова вспоминать о том, что не давало ей уснуть всю ночь. Сергей повезет летчика к Марии, только к ней. Только бы никто их не увидел, только бы... Надо Марии передать какой-нибудь гостинец.

Сергей плеснул в лицо горсть воды и вытерся одним махом.

— Прихвати сена с артельного двора... дома сбросишь.

— Ладно.

Провел

пятерней по волосам, расчесав и пригладив их одновременно, надел кожушок и шапку, которую никогда не завязывал на подбородке, и вышел. Загремел чем-то за дверью в сенях и прошмыгнул мимо окна.

Марфа зевнула, натянула на оголенные плечи одеяло, поправила его за спиной девочки, что прилипла к теплому материнскому боку, и снова подумала о Сергее. Как проворно пошагал он. Давно не был таким.

Если бы она, Марфа, не сказала ему вчера, кто спит на лавке, ни за что бы сам не проснулся. Только бы все обошлось благополучно. Дороги теперь занесло, мороз... А страшнее всего ненавистные глаза: подглядывают они из окон да из-за углов, все замечают, собирают для кого-то. новинки. Как переменилась жизнь! Тревожно, неуверенно как-то в Белице. Было прошли партизаны через село, кажется держа путь куда-то в Хинельские или в Брянские леса. Вслед за ними немцы повалили. Вламывались в каждую хату, пожирая всех блеклыми от мороза глазами. Стук-стук! «У кого останавливались партизаны?» «Кто ушел с ними?» Кто-то все выслеживал и доносил... Взяли некоторых, и, видимо, уже не вернутся они обратно. А не так давно сделали немцы за ярами в лесу аэродром... И опять наезды, беготня, стрельба... А что, если выследят летчика? Боже! Марфа вздохнула и посмотрела на доченьку. Розовое личико с закрытыми глазами было спокойным. Марфа дотронулась до него губами, почувствовала его пахучее тепло и успокоилась. «Догадливый Сергей, — подумала о брате снова. — Рано выедет из села — никакая собака не увидит».

Когда в печи уже горел огонь, а мужчины умывались и одевались, напротив окна остановился конь. В хате сразу потемнело.

Неожиданная тень испугала всех: Дмитрий, причесываясь перед настенным зеркалом, бросился от окна. Петре, резко скрипнув протезом, подался к двери, а Марфа замерла на месте со сковородкой в руках.

Сергей вбежал в хату так быстро, словно за ним кто-то гнался. Веселыми, быстрыми глазами впился в Дмитрия и заговорил слишком возбужденно:

— Здравия желаю, товарищ лейтенант! Мне все известно. На бригадном дворе о вас только и разговоры. Едем!

— Куда едем? Разорался! — оборвал его Петро, и злость, а которой он вымолвил эти слова, сразу состарила его лицо. — Не спрося, как и что сделать, прешься с конем под окна, тянешь след к самой двери. Тебе, только бы ехать... Если нет своего ума — займи у других.

Одетый в длинное, серое, без воротника пальто, в рукавицах, Петро ходил по хате, переворачивал все на лавках, на лежанке: искал шапку. Его ворчливый, сердитый голос угнетал всех, в хате всем стало тесно. Дмитрий стоял посреди хаты и смотрел на Сергея, как на своего спасителя. «Быстрей, быстрей отсюда, — думал он. — Какое, счастье для меня этот парняга. Какое счастье!..»

Сергей не обращал внимания на то, о чем говорил сестрин муж, и вел себя так, словно бы последнего и вовсе не было в хате. Ему уже вот как надоели Петровы поучения да запугивания, а при таком человеке, как советский летчик, он и вовсе может его не слушать. Что скажет, что передаст сестре Марфа — больше ему нечего здесь ждать. Он остановился напротив печи и, озаренный светом пламени, стоял напружиненный, просто обалдевший от радости.

— Чтоб ты сгорела! — выругал Петро шапку и снова напустился на Сергея. — К примеру, посылают тебя за дровами. Хорошо, согласен. Зачем же заезжать во двор. Ехал бы себе в лес. А человек пошел бы следом, догнал бы, а ты «садитесь, будьте добры, подвезу». Осторожность не только для тебя нужна, но и для нас, остолоп ты недопеченный. Уезжаешь из дому — думай, как вернуться. Считаешь, тебя никто не спросит, кто с тобой был в санях? Доносишься с пистолетом, пока этот твой зеленый арбуз не полетит с плеч да в снег.