Неоконченный полет (сборник)
Шрифт:
Кроме основной цели — поближе познакомиться с людьми полесского колхоза — меня в Бородянку привел человек, которого я видел на фронте. Образ летчика из Бородянки на миг заступил все, чем я только что был увлечен.
Необходимо было разыскать сероглазого сокола или хотя бы его след на родительской земле, за которую он бился с врагом в небе России и был тяжело ранен. Если бы только ранен...
Как нам, ветеранам, обойтись без встречи однополчан, с которыми побратались в победных походах? Как не разыскать того, кого подняли с опаленной взрывами земли, поникшего, словно
Летом 1943 года на аэродроме вблизи Белгорода рано утром при взлете взорвался самолет Ил-2 с двумя летчиками. Один из них тут же погиб, а другого, обгоревшего, товарищи извлекли из-под обломков, В нем еще теплилась жизнь, и он прошептал слово о своей Бородянке, до которой было еще далеко, она лежала за Днепром.
Где же ты нынче, крылатый юноша из полесского села? Если ты остался в живых и вернулся в родные места, я должен найти твой дом в селе над Здвижем. Таково было поручение Совета ветеранов воздушной армии героического маршала авиации Красовского.
В кабинете воцарилась тишина. Я боялся потерять случай, когда можно услышать много интересного, и решительно открыл дверь.
Люди, вернувшиеся с поля, женщины и мужчины с красными от загара лицами, сидели вокруг стола председателя правления. Стол имел форму буквы «Т». Я почему-то подумал о нем как об аэродромном знаке, что полотнищем выкладывается на месте приземления самолетов.
Ничего больше авиационного в кабинете я не обнаружил. Откидной календарь, тома подписных изданий Короленко и Макаренко, еще не вынутые из картонных папок. Затертая ладонями книжка «Сбор трав на сено и сенаж». При ясном свете поблескивала седина Луки Титаренко. Я вспомнил, как он тяжело передвигался на покалеченных войной ногах, и внезапно меня пронзила мысль: «А что, если это он?»
Разговор снова увел всех на поле, к нивам.
— Боронкой с лошадью пройдите по межрядью.
— Пробовали — задевает ряды.
— То не та боронка. Возьмите настоящую. Гектар за день обработаете. Надия Николаевна, агроном, свои бороны знает.
— А куда девать собранное молоко? Мои лошади на асфальте подбились, других нет.
— Дойдем и до лошадей. Ганна Григорьевна и товарищи бригадиры, а поврежденную кукурузу подсадили?
— Завтра докончим.
— Когда кончится ваше «завтра»?
— Воз в кузницу отправили, третий день там стоит, а семена нечем подвезти.
— Вызовите кузнеца! Сейчас, же!
Лука Леонтьевич Титаренко обернулся к маленькому столику позади себя, достал из газеты и поднял над головой горсточку увядшего сена.
Присутствующие — их было человек пятнадцать, молодые и пожилые, — подняли заинтересованные лица. А Лука Леонтьевич, держа пучок травы, сказал:
— Это, товарищи, трава, обыкновенная и вместе с тем необыкновенная. Я вчера был на семинаре в Бортничах, вы знаете. Эта трава была скошена и просушена при нас горячим искусственным ветром. Сено можно хоть сейчас уложить в скирду. Подойдите, пощупайте руками. Найдете ли вы в нем
Стол обступили бригадиры, звеньевые, агроном. Женщины нежно брали в руки сенцо и расстилали приплюснутые стебельки на ладонях.
Ганна Цоколенко, голубоглазая, в желтом платке, завязанном на затылке, под ярким светом люстры выглядела цветасто, словно стояла посреди нивы и на ней отражались все краски степи. Еще несколько молодиц, красивых, полных достоинства, рассматривали пучок, вели деловой разговор. А я видел их руки, лица, представлял их за домашними заботами. В эти вечерние часы после дождя у каждой из них на дворе, дома, полно хозяйски хлопот — семья, дети, внуки. Только большие чувства способны разрушить ограду извечно малого мирка женщины и вывести ее на ширь общественного труда и мыслей...
Плечистый юноша в легонькой сорочке, такой, что выдавался каждый борцовский мускул его груди, наконец схватил горсть увядшей травы, привлек внимание Луки Леонтьевича.
— Как же подсушивали его? — спросил он, его интересовала технология.
— Об этом мы потолкуем, Микола Федорович. Без инженера, как без бога — ни до порога.
Инженер — а это был колхозный «машинный бог» Микола Чалый — смущенно посмотрел на собравшихся (почему председатель так величает его?) и положил траву на стол. Наблюдательный Лука Леонтьевич понял, что не удовлетворил Миколу своим ответом, придется обстоятельно рассказать, какой опыт он перенял на семинаре, отнявшем у него целый день.
— Нам показали, как можно быстро и без затрат превратить траву в сено. Берут увядшую траву, кладут стожок, с пустотой в середине, несколько раз продувают, теплым воздухом с помощью вентилятора и скирдуют. Исправны ли у нас вентиляторы? — напоследок спросил Титаренко у инженера.
— Вполне! — с готовностью отозвался Микола Чалый, новое дело привлекало его, и он уже, должно быть, что-то примерял и подсчитывал. — Ветру понадобится много!
— Этого добра у нас хватит, — засмеялась женщина с низким голосом.
Титаренко замолчал, задумался.
— Вот-вот, и ветер надо научиться запрягать. Стоишь на аэродроме, а мимо тебя рулит самолет. Поток воздуха прямо рвет одежду. Вот такую бы силу научиться вырабатывать и держать в руках. Сена бы хватило всем.
Я слушал его короткий семинар по кормозаготовке, но после фразы «стоишь на аэродроме, а мимо тебя рулит самолет» уже вообразил себе его на фронтовом аэродроме, видел пылающий «ильюшин» посреди зеленого поля.
О, там были другие травы!..
Люди быстро покинули кабинет, мы остались с Титаренко вдвоем. Он что-то записывал в блокноте, потом, сложив бумаги, расспросил меня о знакомых писателях. Я предложил ему пройтись, поговорить, но он как-то незаметно, деликатно подчинил мои намерения своим завтрашним планам.
— Встретимся на поле, там и поговорим. А прежде надо бы вам с нашим колхозным музеем познакомиться, — посоветовал мне на прощание.
Под старыми липами