Неоконченный роман одной студентки (другой перевод)
Шрифт:
Чужеземка выбрала укромное местечко в кустах на опушке леса. У Петра зашлось сердце, и лишь ум его отчаянно и храбро противился этим самым темным и страшным силам: «Только бы черт не попутал!»
Садясь на траву, она взяла его за руку и притянула к себе:
— Ты ведь не будешь сейчас кусаться? Ха-хоо-хиии!
— И чего ты ломаешься! — сказал он, решив перейти с нею на «ты». Что из того, что он чабан, не скотина же!
— Как это — ломаешься? — насторожилась девушка, явно не поняв слова, но почувствовав в нем нечто
— Так ни одна женщина не смеется, так только в книгах смеются. Но я все же не понял, откуда ты?
Она сделала широкий жест, обведя рукой вокруг себя, и подняла глаза к небу.
— Издалека… — девушка прислушалась, но вокруг было тихо, только мелодично позвякивали колокольцы в отаре, и вздохнула: — Какая тишина!
Потому что воскресенье, ответил про себя Петр Чабан, завтра как заревут трактора и насосы на водохранилище, тогда посмотришь. Но течение его мысли нарушили прямо-таки невероятные слова девушки:
— Если я тебе нравлюсь, если я тоже тебе нравлюсь…
— Петр я, зови меня Петей, — выдохнул он, — ну так что, если ты мне нравишься?
— А ты никому не скажешь? — склонилась она головой ему на плечо.
Только теперь, когда меж лопатками потекли струйки пота, Петр почувствовал, какая стоит жара.
— Да ведь я холостой. То есть хочу сказать, пора мне, и если мы нравимся друг другу, почему бы нам и не сказать об этом, а?
— Нет, нет, нет! — золотое монисто на груди красавицы зазвенело. — Этого никто не должен знать!
— Ну раз ты так считаешь… — вздохнул Петр. Ну разве это не мука горькая: такая красавица попалась, а похвастаться не моги! И себе в утешение он одной рукой обнял ее за талию, а другую, вроде бы трогая монисто, положил ей на грудь. — Ну и нарядилась же ты, точно невеста в старое время! Вот если бы это монисто было золотое, а?
— Оно золотое, — ответила она так спокойно, что он испугался: ничего себе, три низки тяжелых золотых монет! А если посчитать и те мелкие, что позвякивают на лбу и в косичнике!
— Зачем было навешивать на себя столько золота? Возьмет кто-нибудь и удушит за него!
— А у вас много разбойников? — испугалась она.
Петр засмеялся и, чтобы успокоить ее, обнял покрепче.
— Разбойников сколько угодно, но ты не бойся, раз я рядом…
— Ты меня будешь беречь, да, Петя? Очень беречь! Ведь я почти не знаю вашей жизни.
Темные силы тут же переплавились в готовность ринуться в бой за девушку. «Надо же, вот повезло-то! Такая девка сама идет в руки, да еще с золотым монистом в три ряда!.. Боже мой!» — мысленно воскликнул он, хоть и не верил в бога.
— А ты так и не сказала, откуда ты?
— Из Болгарии. Только из другой Болгарии, совсем другой. Поклянись, Петя, что никому не скажешь! Перекрестись!
— Но ведь я неверующий, зачем мне креститься? Я тебе обещал, и все тут.
Она посмотрела на него озадаченно.
— Еретик?
— Нет, комсомолец.
Ему
— Послушай, Петя, я действительно болгарка. Только из того мира, который лежит далеко-далеко в будущем. Я из двадцать четвертого века. Сюда прибыла на одной специальной машине. Ты знаешь, что такое машина?
— А чего тут знать! — почувствовал себя уязвленным Петр.
— Никто не должен видеть эту машину, понимаешь? Потому что ее объявят изобретением дьявола. Нужно ее спрятать, причем немедленно!
Вскочив, она повела его через кусты в глубь леса. Ветки пытались задрать ей подол сарафана, тяжелый от золотого шитья. Только один раз соблазнительно мелькнул пестрый чулок и маняще улыбнулась ему белая складочка тела под коленом. Только бы не что-нибудь антигосударственное, молил про себя бога Петр, поспешая за девушкой. А вообще-то с красавицей явно можно найти общий язык, особенно если оказать ей услугу…
Они вышли на поляну. Петр хорошо знал это место. В центре поляны и в самом деле торчала какая-то странная машина. Блестящая, как скороварка, в которой дома варили фасолевую похлебку. Да и по форме она походила на скороварку или скорее на громадный кофейник.
— Что это?
— Машина для путешествий во времени. На ней я прилетела и только на ней могу вернуться.
Петр начал соображать, где бы ее спрятать. В загон для овец не спрячешь, туда заглядывают все, кому не лень — жены чабанов, бригадиры, начальство… Закопать — слишком много работы.
— О чем ты думаешь? — подтолкнула она его, будто сомневаясь в его способности мыслить.
— Сейчас закидаю ее сеном, а там посмотрим. А не найдется ли у тебя какой-нибудь другой одежды, а то…
Она где-то что-то нажала, и в металлической стене открылось круглое отверстие — ни дверь, ни окно. Потом подпрыгнула, подтянулась, сунула голову в отверстие и через некоторое время вытащила что-то вроде задрипанного сарафана. Петр возмутился:
— Ты что себе думаешь, если мы деревенские, так совсем отсталые? — В глазах девушки отразилось искреннее непонимание, к тому же они были так красивы, что он смягчился. — Ладно, надевай пока, а там я постараюсь раздобыть что-нибудь поприличнее.
А она — словно они давным-давно женаты — тут же разделась. Ему стало неловко, и он отвернулся, но, не в силах устоять перед искушением, то и дело поглядывал через плечо. Петр Чабан и в самом деле был неверующим, но и на этот раз он повторил с истым благоговением: «Господи, какая красота мне досталась!» И вдруг, испугавшись, как бы не потерять ее, разозлился:
— Ну-ка спрячь свои побрякушки! — потому что она и старый сарафан перетянула дорогим поясом с громадной пряжкой.
— Не могу без них. Это не просто украшения, в них скрыты специальные аппараты, с помощью которых я буду изучать вашу жизнь.