Неоконченный сценарий
Шрифт:
– Чем я могу вам еще служить?
– Известно ли вам, где сейчас находится Хуан Кампано?
Зонтгеймер медленно покачал головой:
– Как будто на свободе. Прошения о розыске его у нас нет. Правда, родственники Кампано живут на Кубе. Поговаривали, будто он сам нелегально переправил их туда.
– Что еще вам о нем известно?
– О Кампано? Дайте подумать. Ну, в последнее время о нем почти ничего не слышно. Он был с Сесаром Монтесом и Пабло Монсенто в Сьерра-де-лас-Ми-нас, но это уже давненько... Кстати говоря, он, как и Монсенто, коммунист; по крайней мере, был им.
– Вы хотите сказать, что он был членом партии?
– Точно сказать не могу. Поймите, ГПТ вот уже двадцать лет в подполье, откуда постороннему человеку знать...
Неожиданно Кремп сказал:
– Нам нужен консультант, способный объяснить детали происходящего. Не знаете ли вы человека, который мог бы помочь нам понять, что здесь у вас происходит, с точки зрения жертв произвола?
Адвокат не ответил, ни один мускул на его лице не дрогнул.
– Мы заплатим за это. Сделаем взнос в фонд вашего комитета...
Бернсдорф понял: с помощью левого консультанта Кремп хотел сохранить в неприкосновенности дорогую ему идею фильма. Но Зонтгеймер был отнюдь не в восторге от этого предложения.
– Вопрос не в деньгах, - заметил он.
– Кроме всего прочего, мы обязаны с особенной осторожностью принимать пожертвования из-за границы...
– И все же он решился.
– Виктор Роблес, да, он вам подойдет. К тому же он говорит по-немецки, учился у вас.
– И написал. на листке бумаги адрес'
Выходя из кабинета, Кремп сказал:
– Фишеру - ни слова! Если он пронюхает, что Кампано коммунист, то еще, чего доброго, перетрусит и протрубит отбой.
В приемной Бернсдорф, к своему удивлению, увидел Лусию Крус. Ее отказ встретиться неприятно поразил его, но раз она пришла сюда, значит, потеряла кого-то из родственников и глубоко страдает. Он подошел к Лусии.
– Что произошло? Кто-то из ваших сыновей?..
– О чем вы говорите? Мои сыновья за границей.
– Простите, но я полагал...
– Пожалуйста, оставьте меня! Бернсдорф ушел, даже не попрощавшись. А ведь когда-то они были друзьями...
На улице Кремп спросил:
– Откуда вы ее знаете?
– Она была моей переводчицей в Гаване.
– И вы с ней заговорили? А если в приемной сидел шпик?
– Шпик, знающий немецкий?
– Полиции достаточно узнать, что вы вступили с ней в контакт. Мы на вражеской территории, если вам угодно, и обязаны думать обо всем. И прежде всего в этом наш долг перед людьми, о которых мы снимаем фильм.
Бернсдорф промолчал. Похоже, Кремп прав. После аудиенции у министра просвещения он начал подозревать, что с какого-то момента они переступили невидимую черту. Они не просто шли по следам событий с камерой в руках, они уже начали влиять на ход событий, кому-то мешать... Его охватило безотчетное чувство, что они начинают запутываться в происходящем сегодня куда сильнее, чем он догадывается, и что добром это не кончится.
В номере Фишера происходило что-то вроде пресс-конференции. Парни из "Эль Импарсиаль", "Эль Графике" и "Пренса Либре", крупнейшей ежедневной газеты, не желали отдавать такой куш одной "Ла Оре", и Фишер вел себя соответствующе.
– Мы пересекли океан, чтобы снять фильм, который взволнует людей, воскликнул он с пафосом коммивояжера, рекламирующего туалетную воду.
– Этот фильм, господа, начнется с землетрясения, а затем драматизм пойдет по возрастающей.
Журналисты ухмылялись: он дает им готовые заголовки. Фишеру ставили ловушки. Кто-то спросил:
– Это президентские выборы в Гватемале побудили вас снимать здесь криминальный финал?
"Мы на вражеской территории", - вспомнились Бернсдорфу слова Крем-па. Кто из них пишет для газеты, а кто для полиции?
– Лутц, - сказала Ундина, когда репортеры наконец разошлись.
– Я нашла парня, который сыграет Кампано. Это Марселино Торрес, ему всего девятнадцать, но внешне - то, что нужно! Приходила еще одна девушка, ей двадцать три, и похожа она на газель, как ты любишь выражаться.
Бернсдорф надул щеки, поняв, о ком говорила Ундина.
– Послушай, завтра группа разделится. Мы с шефом поедем в Сакапу, так что на субботу и воскресенье он в твоих услугах не нуждается. Мы осмотрим места боев... А ты под присмотром Кремпа поплаваешь в озере Атитлан. Подходит тебе?
Они попрощались в некотором смущении. Ундина сказала еще:
– А все-таки ты хороший режиссер.
Бернсдорф поднял голову, потому что в номер кто-то вошел. Лусия Крус! Вот. так, вдруг? Что ей нужно? Он предложил ей сесть.
– Слушаю вас.
– Я пришла поговорить о вашем фильме, - начала она едва слышно.
– Я слышала, будто вы ищете исполнителей, непрофессионалов, на небольшие роли. Не могли бы занять мою дочь? Правда, Беатрис всего семнадцать, но тем герильерос было не больше.
Он налил себе воды со льдом, во рту пересохло. Слишком все это неожиданно.
– А вас не скомпрометирует знакомство со мной?
– Я от политической деятельности отошла, господин Бернсдорф. Все это в прошлом. Как бы я иначе получила место в отеле... Тем более что Хасинта, моя старшая, с октября в тюрьме. Она была членом ГПТ... Но мне поверили, что я ничего о ее деятельности не знала. Что ж, она человек взрослый. Беатрис же пришлось оставить из-за нее школу. А ведь она действительно ни сном ни духом!.. У Беатрис в голове совсем другое: вечеринки, свидания, флирт. Но теперь этому пришел конец. Если она не найдет работы, ее вышлют из города.
– Какую работу я мигу предложить? В лучшем случае, занятие недели на три.
– Я вас очень прошу! Это важно! Она посещает вечерние курсы стенографии, с нового года Зонтгеймер обещал взять ее к себе.
– А ваши сыновья?
– Хосе убит, он был в Венесуэле... Артуро остался на Кубе, работает инженером на цементном заводе.
О муже Бернсдорф спросить не решился. У него появилось чувство, что он впутывается в какую-то сомнительную историю. Но было и другое: воспоминание о Кубе, о Лусии и ее детях; самую младшую, очевидно, эту Беатрис, она приводила с собой на переговоры в "Гавану-Хилтон" - дома за ней некому было присмотреть. Нет, он обязан помочь ей хоть чем-нибудь. Душа У него еще не окончательно очерствела.