Неоспоримая. Я куплю тебе новую жизнь
Шрифт:
– Ладно. Ты ничего не будешь делать, – снова долгая пауза и глубокий вдох. – Просто расскажешь мне, что на тебе надето.
Стася как будто видела аравинскую заломленную бровь.
– А что ты в этот момент будешь делать? – осторожно уточнила она.
– Угадай.
И все же, их отношения не были безупречными. И близко к этому не придвинулись.
Порой они не понимали друг друга. Срывались на крик, пытаясь что-то доказать и отстоять свою позицию. Подчас Аравин становился непробиваемой стеной. Замыкался в себе. Но стоило Стасе сдвинуться с места, преграждал дорогу, не позволяя уйти. Обнимал
Понимали, что, если любишь, неосторожные слова и действия могут сильно ранить. Им только предстояло научиться лавировать и отсеивать важные зерна.
В противовес ежедневному настрою мыслить позитивно, Стася временами не могла дышать полной грудью. Надсадно хватая воздух губами, запиралась в ванной и подолгу держала руки под струями холодной воды. Раз за разом умывалась и смотрела на свое отражение.
Внешне она оставалась сильной, под стать Аравину. Только червячок тревоги точил душу изнутри. Боялась зависти и подлости, низменной алчности и жестокости, которые были присущи Динамиту.
Кто-то свыше, могущественный и безликий, равнодушно вел новый отсчет. И Сладкова не знала, каким итогом эта высшая сила удовлетворится.
Как ни старалась скрывать свои переживания, Егор все чувствовал. Видел, как она начинала излишне контролировать себя. Ее взгляд, ее дыхание, движения – все становилось крайне выдержанным, будто заученным.
Аравин умел читать и врачевать ее душу. Но в течение определенного времени намеренно давал Стасе самостоятельно пройти через длинную анфиладу своих эмоций и, как обычно, подставлял плечо в наиболее критический момент – на их выходе.
– Какой твой самый большой страх, Егор? – однажды утром спросила Стася.
Он пристально посмотрел ей в глаза. Выдержал паузу, позволяя ее чувствам вспениться и подняться наверх. Понимал, ей не нужен его ответ. Сладкова и так его знала. А задала этот вопрос, чтобы спровоцировать саму себя и выйти, наконец, из зоны мнимого равновесия.
Заговорила. Понеслась, как бурная вода.
– Знаю, ты беспокоишься обо мне… Я же волнуюсь о тебе. В нашем случае, это взаимообратные функции. Понимаешь? – спросила Стася, пронзая его решительным взглядом. И тут же, без паузы, продолжила. – Боюсь, ты не понимаешь. Не понимаешь природу моих чувств. Вдруг считаешь, что люблю тебя только потому, что раньше никому не нужна была? А все не так, Егор, – горько выплеснула она и резко замолчала, ослабленная силой собственных эмоций. Сглотнула. – Все совсем не так. Мне кажется, я полюбила тебя намного раньше, чем сама это поняла. Раньше, чем ты мог обратить на меня внимание. Иногда я жалею о том, что так сильно хотела с тобой познакомиться. Что, если это я своими мыслями навлекла беду на Алису? Что, если продолжаю приносить тебе одни горести? Я боюсь быть твоим несчастливым билетом.
Аравин чуть наклонился вперед и обхватил ладонью Стасину дрожащую кисть. Удержал на весу. И она ухватилась за него с отчаяньем, немыслимым образом ощущая его вольную и спокойную силу.
– Это лишено здравого смысла. Твое беспокойство ищет выход, и вместо того, чтобы своевременно давать ему это, ты накручиваешь себя еще больше. Валишь все в кучу. Ищешь виноватого и, как всегда, находишь его в собственном лице, – сухо и назидательно разрядил ее сознание Аравин.
Стася задрожала всем телом.
Испытывая слишком сильный дискомфорт, попыталась выдернуть руку. Но Егор вцепился в нее мертвой хваткой, не позволяя отодвинуться и на сантиметр.
– Не закрывайся. Не теперь. Вываливай до конца, – потребовал он.
– Мне просто… очень страшно. Что, если Труханов не станет отсиживаться? Что, если совершит нечто ужасное? Как можно рассчитывать на справедливость, стоя на ринге с таким, как он? Как? Я… я… я не могу не думать об этом. И эти мысли рвут мне сердце.
Сладкова вздохнула. С долей облегчения. Оттого, что сумела сформировать чувства в слова. Смогла преодолеть первый порог своего страха.
– Сейчас послушай меня, принцесса, – мягко произнес Егор, наклоняясь, и обхватывая ладонями ее лицо. Большими пальцами разгладил напряженные брови. – Нихр*на у него не получится. Мы знаем, кто он, и готовы к тому, на что он способен. Поверь, ему будет гораздо сложнее, потому что он не знает, на что способен я.
Взгляд Аравина не оставлял Стасю ни на секунду, пока его слова оседали в ее голове.
– Твое сердце – как солнце. Не позволяй тучам его закрывать, – очень парадоксально накладывалось то, что он говорил, и то, как он звучал. Голос Егора, глубокий и грубый по своей природе, особенно сильно чувствовался в подобных фразах. – Всегда верь в хорошее, Стася. Потому что твоя вера – это твоя сила.
– Так не смей меня подводить. Слышишь, Егор? Никогда не смей меня подводить. Обещай, что с тобой все будет хорошо… Пожалуйста, обещай! И я поверю, – отчаянно попросила Стася. – Я тебе поверю, Егор…
– Я обещаю, – твердо заявил Аравин, прерывая поток ее эмоций и крепко целуя в приоткрытые губы.
На самом деле, оба понимали: их отношения никогда не будут свободными от внешних обстоятельств. Жизнь – это вечная борьба. Но пока они есть друг у друга, у них будут силы, чтобы сражаться.
***
Стасе потребовалось некоторое время, чтобы влиться в мир Егора Аравина его полноправной составляющей. Первый официальный выход в общество случился через три недели после ее совершеннолетия. В честь дня российского кино проводился закрытый кинопоказ нового крупнобюджетного фильма, куда и был приглашен Аравин вместе со своей спутницей.
Сладкова выглядела шикарно в пудрово-розовом платье. Плотное кружево оставляло открытыми плечи и руки, нежные выпуклости девичьей груди, и при этом выигрышно обволакивало стройную фигуру.
Она воспринималась ошеломляюще. Она смотрелась, как мечта. Как тайное желание. Чистое слепящее желание.
Аравин так и не научился смотреть на нее хладнокровно.
Стася же, к его удовольствию, держалась непринужденно и естественно. Светилась изнутри. При знакомстве с сильными мира сего улыбалась и легко поддерживала беседу. Со стороны казалось, будто вернулась в свою естественную среду. Словно ей только в таких кругах и доводилось вращаться. Уместно шутила и обворожительно смеялась. В сторону Егора позволяла себе загадочные улыбки и милые шалости. Люди задерживались рядом с ними, с интересом рассматривали ее и задавали дополнительные, не диктуемые светским этикетом, вопросы.