Неоспоримая. Я куплю тебе новую жизнь
Шрифт:
***
По дороге домой Егор даже музыку выключил. Переваривал случившееся и злился. Чертовски злился! Так, как это умел делать только он. Ушел в себя. Закрылся. Левая рука на руле, правая на коробке передач. С виду совсем расслаблен: лицо спокойное, дыхание ровное. А внутри чертова буря! Сдерживаемый ядовитый гнев зло грохотал, отдаваясь в ребра шумными торопливыми ударами сердца.
«Это твоя игра, Егор. Твои правила…», – засели в голове ее слова.
Он явно не был спокоен. И это чертовски
Елки мохнатые! Злюсь, потому что злюсь.
Кончики пальцев покалывали, когда совершал резкие движение рулем, стремительно перестраиваясь и беспорядочно вливаясь в движение транспорта на автомагистрали.
«Мы не на равных!»
Нет, она не ребенок. Вспыльчивая, впечатлительная, эмоциональная – горячо чувствовала. Но все перечеркивает ее взгляд. Взрослый и глубокий. Будто сказать может больше, чем хочет. От этого взгляда срывало заслонки. Резко и неожиданно. Неожиданно для Аравина! Привык к тому, что давно на всех плевать. Настолько что даже неинтересно, что вокруг происходит. И вдруг внезапно малолетняя обуза заставила застыть в движении. Перестать шагать, остановится и оглядеться.
«У тебя просто нет сердца! НЕТ!» – прокручивал снова и снова, словно запись в старом магнитофоне. Четко помнил интонацию и обжигающий взгляд.
Видимо, что-то все-таки осталось. Вопреки собственному желанию. Вопреки всему.
***
На кухню Стася вошла неуверенно. Как и рассчитывала, баба Шура была здесь. Сидела с газетой в кресле-качалке.
Девочка замешкалась на пороге. Дольше положенного закрывала двери и снимала куртку. Оттягивала неприятный разговор, как могла. Умом понимала, что это ничего не даст. Все равно будет горько и стыдно. Очень стыдно перед бабой Шурой! Больше, чем перед Егором. Александра Михайловна никак не заслужила подобного отношения. Да, временами она была невыносимо упрямой и даже деспотичной. Но нужно было еще раз попытаться поговорить с ней. Вранье же только усугубит положение Стаси. Наверняка, «железная» бабушка станет еще строже.
– Привет, баб Шур, – тихо поздоровалась девочка.
Реагируя на ароматные кухонные запахи, живот заурчал, напоминая, что кормили его последний раз еще в обед.
– Привет, Стаська, – бабушка опустила газету на колени. – Тебя Егор привез?
Вид у Александры Михайловны в последнее время был какой-то усталый. Глубокие морщины особо остро выделялись на сухощавом лице. Уголки губ слегка опущены. Но взгляд оставался ясным и заинтересованным
– Да.
– Почему не зашел?
Девочка неопределенно пожала плечами. Что она могла сказать по этому поводу? Аравин сам себе хозяин.
Прошла вглубь кухни и осторожно присела на боковину дивана. Прямо напротив Александры Михайловны.
– Ба, нам нужно поговорить, – плечи понуро опустились, словно груз обмана, висевший на душе, действительно имел вес.
Аравина без лишних слов почувствовала настроение девочки. Отложила газету в сторону и внимательно посмотрела на Стасю.
– Та-а-к, – осторожно протянула Александра Михайловна. – Я слушаю.
Девочка подавила в себе порывистое желание прильнуть к теплому плечу названной бабушки.
Нужно было иметь смелость сказать все в лицо. Не упрощать ситуацию, давя на жалость и выманивая ласку.
– Я солгала тебе, – быстро выдавила, не желая медлить и мучиться от этого еще дольше.
Руки мелко задрожали, а щеки вспыхнули. Но взгляд не отвела.
– Та-а-к... – снова протянула баба Шура. – Поподробнее, пожалуйста.
– Я ходила в секцию бокса.
Александра Михайловна смерила ее долгим тяжелым взглядом. В этот момент так много в этих глазах было от внука. Вот, значит, от кого у Егора такой жесткий характер. Если бы не сложность данной ситуации, Стаська бы улыбнулась. Ведь сама баба Шура часто критиковала непробиваемый дух Аравина.
– Что ж… – растянула слова баба Шура, высоко вскинув подбородок и проведя рукой вдоль шеи. Она всегда так тянула слова, когда сердилась и не хотела ругать. Словно подобной медлительностью давала себе время остыть и хорошо подумать, прежде чем вынести окончательный приговор. – Я знала это. С самого начала.
– Что? – девочка несколько шокирована ее заявлением.
– Да, знала, – отмахнулась от Стаськиного удивления. – А ты что думала? Что я совсем дура старая?
– Я так не говорила, ба, – возмущенно фыркнула девочка. – И не думала так!
Глаза наполнились влагой, протестуя против несправедливого обвинения. Сейчас слов не хватало, чтобы выразить силу привязанности и уважения к этой женщине. Да и момент не совсем подходящий. Баба Шура могла решить, что Стася специально подлизывается, чтобы избежать наказания.
Поэтому Стася просто слегка наклонилась вперед и без слов накрыла мягкую руку бабушки своей холодной ладошкой.
– Я хотела, чтобы ты сама рассказала, – с мягким упреком сказала баба Шура, – откровенно говоря, рассчитывала, что ты быстрее сдашься. Отпуская тебя туда, каждый раз наступала на собственное горло. Но я рада, что ты все-таки пришла к решению самостоятельно сознаться.
Стася часто заморгала, прогоняя чувствительную влагу, а Александра Михайловна продолжала:
–Походила, попробовала… Будешь заниматься? – голос выдал надежду на отрицательный ответ, как ни старалась Аравина быть беспристрастной.
– Не знаю, – прямо ответила Стася, когда наконец удалось справиться с нахлынувшими эмоциями. – Я не знаю! – повторила громко и отчаянно. – Честно говоря, твой внук… крайне негативно высказался о моем желании выйти на ринг. И выставил требование, чтобы я бросила занятия. Это даже не обсуждалось! Рассвирепел и выдвинул ультиматум! А мне хотелось бы… – совсем робко выдохнула. – Хотелось бы продолжить!
Аравина поджала губы и смерила Стаську внимательным взглядом. Задумчиво хмыкнула и неясно повела плечами. А потом и вовсе необычайно довольно фыркнула.
– Ты знаешь, Стася… мне категорически не нравится бокс. Я его терпеть не могу! Но… мне также не нравится давить на тебя. По возможности я даю тебе выбор.
– Я знаю, ба.
– Не нужно было тогда так негативно реагировать на твое желание ходить в эту секцию! Не сдержалась.
Признание своей неправоты явно давалось Александре Михайловне с трудом. Поэтому Стася поспешила сгладить неприятную ситуацию: