Неотения
Шрифт:
Читать Максим начал поздно, может быть, поэтому он так и полюбил этот процесс. Когда его учила читать в пионерском лагере тетя Оля, у неё почему-то это не получилось, хотя она и работала в школе. Наверное, он ещё тогда не был к этому готов, поэтому вместо того, чтобы читать, он просто запоминал текст, а потом повторял его. По вечерам мама читала ему сказки, а в тихий час в садике он пересказывал их детям из своей группы.
Маме приносят книгу, которую она заказала, и она погружается в чтение. Он смотрит картинки машин, самолётов и танков в журналах, но, как это часто бывает у маленьких детей, быстро устаёт. Тогда мама достаёт ему альбом
– Сейчас я дочитаю, и мы пойдём.
– А сколько тебе ещё осталось? – спрашивает Максим.
– Пять страниц, – отвечает мама.
– А что ты читаешь? – не унимается он.
– Бенджамена Спока «Ребёнок и уход за ним».
– Интересно? – снова спрашивает он.
– Да.
– А ты почитаешь мне?
– Ты ещё маленький, вот подрастёшь, научишься читать, тогда сам и прочитаешь.
– Правда?
– Правда, но чем больше ты задаёшь вопросов, тем дольше я буду читать, так что порисуй ещё немного, и скоро мы пойдём домой.
Просыпается он от крика.
– Я умираю, вызывай скорую!
– Мама, успокойся, я рядом, сейчас я сделаю тебе укол.
– Да на хрена мне твой укол, я умираю, вызывай скорую, дурак. Мне врач нужен. Когда я буду ходить?
Всё это повторяется уже не первый раз, и Максим точно знает, что если сделать укол, всё пройдёт. Она успокоится, только продолжится её и без того уже затянувшийся путь к смерти. Неожиданно его охватывает странное чувство освобождения: освобождения себя, мамы. Он медленно садится в кресло и ждёт. Крик потихоньку прекращается, вернее, даже не крик, а звук голоса становится тише. Мать трясёт, и слюна капает изо рта. А он сидит, как заворожённый, и с ужасом смотрит на неё. Через пять минут дыхания уже не слышно…
Всё кончено.
На кухне он заваривает чай, горький, как одиночество, обжигающий горло. И только после этого набирает милицию, сообщая деревянным голосом о смерти мамы.
В зале, по экрану телевизора бежит черно-белый снег. Максим выключает телевизор, и вместе с этим, таким простым и обыденным действием, до него наконец-то доходит смысл содеянного. Он точно также отключил маму…
Проходит неделя. Он сидит в маминой квартире. Теперь его квартире. Мысли разбросанные и разрозненные собираются медленно, и он, чтобы ускорить этот процесс, начинает убираться. В шкафу обнаруживается не распакованная пачка подгузников для тяжелобольных. За полгода мама похудела так, что ей пришлось покупать меньший размер, а эти не пригодились. «Что же мне с ними теперь делать? Оставить себе?» – думает он. И ему представляется, как он когда-нибудь будет лежать, так же как и мама, так же хотеть жить, осознавая, а может, и нет, что всё уже кончено и это только вопрос времени…
ГЛАВА 3
Жара. Не просто жара, а пекло, несмотря на конец
Зачем нужны деньги? Разве здоровье, угробленное здесь, не дороже? Мысли об этом не сильно тревожат его, они проплывают мимо, задевая то хвостом, то своим скользким рылом. Зачем нужны деньги? Чтобы потратить их, зачем же ещё?! Максим уже полгода живёт один. Ему надо как-то выживать: работать и учиться, платить за квартиру, а ещё деньги на еду и одежду.
Жара, цементная пыль и запахи стройки – непередаваемые, но запоминающиеся надолго. Они словно въедаются в кожу, заполняя все её поры. Все его мысли только о том, когда же всё это закончится, и он сможет оказаться в ванной. Каждый день Максим загорает дочерна, но загар, который он заработал за день, остаётся в мыльной воде, а на следующий день всё повторяется. Первые несколько дней горло забивалось пылью так, что он то и дело сплёвывал, но потом привык. В какие бы условия ни поставили человека, в конечном счёте, время решает всё. Вот и Максим, незаметно для самого себя, с каждым днём всё лучше и лучше приспосабливается к чужеродной среде, в которой правит глупость. Зачастую ему становится смешно от разговоров рабочих, но всё это меркнет по сравнению с тем, как бесполезно растрачиваются силы, а с ними и деньги, которые платят за работу. Позавчера с ребятами они полностью вымыли трёхкомнатную квартиру.
– Молодцы!.. А сейчас здесь будут белить, – сообщил прораб, радостно потирая руки…
– Максим! – слышится знакомый голос, за спиной долетающий до него сквозь звуки стройки.
Он поворачивается и на лестнице видит Сашку, который нервно достаёт папиросу и прикуривает у одного из рабочих. Максим подходит ближе, чтобы можно было не кричать, но это не помогает.
– Чего тебе? – громко, так что бы Сашка его услышал, спрашивает он.
– Перерыв. Пошли, пройдёмся.
Максим бросает лопату и рукавицы в угол. Ему кажется, что Сашка сегодня взбудоражен сильнее обычного.
Выглядит Сашка, как сущий скелет, ни грамма жира, но жилистый и выносливый до безобразия.
– Куда? – спрашивает Максим
– Подальше отсюда.
– Что-то случилось?
– Да, фигня, как обычно.
– Чё за фигня?
– Тупые кретины, идиоты и уроды, – ругается Сашка, который так и не привык к стройке, к рабочим и постоянным матам вокруг. – Нет, ты прикинь, четыре часа я парился, клал кафель, и тут приходит какой-то урод с тремя баранами и говорит, что всё надо разбить! Я так устал от того, что делаешь всё время что-то бесполезное. Знаешь, что обиднее всего? Столько труда и времени…
– Забей.
– Да пошёл ты, – отвечает Сашка.
Стройка многому учит. Максим достаёт из кармана «Приму» и закуривает, пустая пачка летит в кучу мусора.
– Нет, не могу я больше так. Пошли, оттянемся что ли? – предлагает Сашка.
– Тогда в магазин?
– Магазин нам на фиг не нужен, я тут вчера такой классный план достал, рубит на раз.
– Не, мне как-то неохота.
– Да чё ты, как девочка? От него привыкания нет, да и в жизни всё ведь надо попробовать?!
– Ну, не знаю.
– Как хочешь. Но учти, потом жалеть будешь. Ты знаешь, одна моя знакомая в наркологическом центре работает, так вот она говорит, что когда нарики рассказывают, что они под кайфом чувствуют, ей самой попробовать хочется. Прикинь, а?
– А ты чё, косяк прямо здесь забивать будешь?
– А чё? Щас табак из беломорины вытряхну.
– Ты гонишь?
– Сам ты гонишь.
– А если…
– Да никто нас не попалит, потому что это на фиг никому не надо. Всем до фонаря, даже если мы прям тут ширяться начнём.