Неотмазанные. Они умирали первыми
Шрифт:
Пыльная проселочная дорога. Ромка и его товарищи на марше. Это первый в их жизни маршбросок. Вымотанные солдаты в полной боевой выкладке как стадо слонов громыхали сапогами, обливаясь на жаре потом.
— Не отставать! Живее! Плететесь как сонные мухи! Подтянись! Бахметьев, дыши глубже! — старший сержант подгонял отставших.
— Не могу, товарищ старший сержант! Сил моих больше нет!
— Нет такого слова «не могу». Есть слово «надо»! Уяснил?! Почему другие могут?!
— Давай, Бахметьев! Давай! — хрипло подбадривал, бегущий рядом с солдатом, капитан Кашин. — Давай, мужики, еще немного осталось! Последний
Изредка капитан исподтишка, имитируя боевую обстановку, запаливал шнуры и разбрасывал по сторонам взрывпакеты. Они взрывались, при этом Кашин командовал: «Воздух!» Все должны были при этой команде тут же бросаться ничком в дорожную пыль. Особенно ему нравилось швырять взрывпакеты в попадающиеся по пути редкие лужи. Грязные брызги разлетались веером словно осколки в разные стороны.
— Дай сюда! — офицер забрал у задыхающегося, вконец измочаленного Бахметьева автомат. — Ну, давай же! Давай! Чего раскис как тряпка? Возьми себя в руки!
Наконец-то показалась долгожданная зеленая рощица со сторожевой вышкой стрельбища и песчаным карьером, где проводились стрельбы. Добежав до нее, солдаты в изнеможении в насквозь сырых от пота гимнастерках повалились в луговые ромашки. Кто закурил, кто жадно прикладывался к фляжке, кто просто лежал и смотрел в высь неба, где одиноко крошечной точкой кружил коршун, кто уже забылся в полудреме, закрыв глаза. Почти ни кто не разговаривал. Все смертельно устали. Отовсюду слышался веселый птичий щебет и неугомонное стрекотание кузнечиков.
— Горюнов! Распорядись, чтобы портянки перемотали. Не хватало мне еще калек с кровавыми мозолями, — капитан отдал указание старшему сержанту.
После получасового перекура по приказу капитана Кашина старший сержант поднял солдат. На длинном грубосколоченном столе сержанты разложили и вспороли зеленые «цинки». Начались стрельбы. Ромка и остальные со стороны наблюдали, как стреляет первый взвод.
Особенно всех удивил Коля Сайкин: вместо коротких очередей, он шарахнул по мишеням одной длинной, да так, что даже ствол у автомата задрался вверх. Наверное, весь рожок «в молоко» зараз опустошил.
— Рядовой Самурский!
— Я!
— На огневой рубеж!
Ромка выбежал на позицию, улегся за невысоким бетонным столбушком, врытым в землю. В конце карьера перед высоким насыпным валом маячили четыре стоячие черные мишени, а чуть ближе, в стороне от них, на бетонной стенке, испещренной «оспинами» — ряд банок из-под пива, по которым ради забавы одиночными лениво постреливал из своей «пукалки» капитан Кашин, стоящий в стороне.
Ромка Самурский с чуть отросшими за полтора месяца службы светлыми волосами был похож на торчащий из-за столбика одуванчик. По команде сержанта он короткими очередями как в голливудском боевике сразу уложил все мишени. И уже без приказа, поведя ствол чуть в сторону, шарахнул по ряду банок, которые под пулями разлетелись в разные стороны. У всех вытянулись удивленные лица. Капитан в восхищении громко присвистнул, сдвинув просолившуюся от пота кепку на затылок.
— Ну, дает, ковбой!
— Учитесь, горе-стрелки у своего товарища! — сказал старший сержант Левкин, обращаясь к уже отстрелявшимся неудачникам.
— Как фамилия? — поинтересовался подошедший капитан у Ромки.
— Самурский, товарищ капитан!
— Напомнишь мне о нем, — сказал Кашин, обернувшись к старшему сержанту. — Учиться парня пошлем в учебку. Мировой снайпер из него может получиться.
Со стрельбища возвращались на машине под брезентовым верхом. Усталые, запыленные, но довольные, полные впечатлений.
Вечером все были заняты своими делами: кто подшивал подворотничок, кто углубился в чтение книги, кто перечитывал письма из дома, кто тихо бренчал на гитаре, кто писал письма родным. Ромка Самурский тоже склонился над письмом, описывая во всех подробностях сегодняшние события.
Мать Ромки в волнении дрожащими руками вскрыла очередное письмо от сына, рядом с нетерпением ждали известий от него бабушка и сестренка Таня.
«Здравствуйте, мои дорогие! Получил сразу два ваших письма и одно из Новосибирска от Дениса. Не забывает младшего брата. Все вы за меня переживаете и напрасно. Все у меня хорошо. Первое время было тяжело. Первого ходили на стрельбище. Это 18 км в одну сторону. Все сдал на «пятерки». Вернулись со стрельбища уставшие, грязные, и мне сразу — три письма! Обалдеть можно! Читал два дня. Я вас всех очень люблю. Часто о вас вспоминаю. Писать мне часто не надо, а то не удобно перед пацанами. Кому- то вообще ни одного письма до сих пор не было, а у меня уже целая стопка. И выбрасывать жалко, а хранить не больше четырех только можно…»
— Слава богу, что ему нравится служба. В начале всегда нелегко, с непривычки. Ничего, обвыкнется. Он у нас мальчишечка самостоятельный. Есть в кого, — откликнулась, сняв очки, всплакнувшая бабушка и вздохнула.
Глава третья
«Учебка» неособенно приветливо встретила прибывших новичков. Офицер привез группу новобранцев из части учиться на кинологов, радистов, командиров БТРов. Солдаты в ожидании командира курили во дворе, болтали, сидя на скамейках вокруг закопанного в землю колеса от «Урала», в который была вставлена урна. А в это время в кабинете начальника «учебки» вовсю накалялись страсти. Начальник ругался на чем свет стоит.
— Ну, нет у меня мест! Ты понимаешь, капитан? Ну, нет! — кричал красный как варенный рак подполковник. — Я, что — резиновый? Где я тебе их возьму!
— Сколько нам по разнарядке сверху спустили, мы столько и привезли! — твердил возмущенный капитан Кашин. — Меня не трясет, куда подевались места! Не хрен было блатных из местных набирать!
— Капитан, ты на прием работаешь? Или нет? Я же тебе русским языком говорю! Ну, нет у меня мест! Я что, тебе, рожу? Не возьму я их! И точка!
— Возьмешь! Куда денешься? Я их назад не повезу! Даже и не надейся! Делай, что хочешь! Я свое задание выполнил, доставил пацанов! А вы уж сами разбирайтесь, что с ними делать и куда девать!
После жарких дебатов в кабинете Кашин вышел попрощаться с солдатами.
— Ну, пацаны, бывайте! Главное, не робейте! Еще увидимся! Отучитесь, вернетесь в родную часть. Будем вас ждать! Счастливо оставаться! Не позорьте полк! Держитесь вместе! В обиду друг друга не давайте!
— До свидания, товарищ капитан. Не волнуйтесь, не опозорим! Счастливого пути! Всем в части привет!
— Полковнику Ермакову, персонально! — брякнул рядовой Сайкин, зардевшись как красна девица.
— Непременно передам! — тепло улыбнулся капитан. — Ну, пока, сынки!