Неотразимая, или Основы женского шарма
Шрифт:
— Что верно?
— Верно, что именно вы, Ольга Николаевна, взяли у нашего банка кредит на сто тысяч долларов.
— Когда? — прошептала я.
— В 1994 году. Секундочку…В ноябре. Что вас еще интересует? — он был так вежлив, что хотелось его треснуть по его лоснящейся благополучной лысине.
— Сколько? — выдавила я из себя.
— Сто тысяч. Но вы выплатили уже половину. Так что осталось пятьдесят. Слушайте, мне не нравится, что вы на меня смотрите так, словно впервые все это слышите. Смотрите. Это ваша подпись? — он извлек из недр красивой массивной папки — скоросшивателя какую-то бумагу. Подпись была
— Но это же бумаги, которые я подписывала черти когда!
— Не черти когда, а в 1994 году. Кредит на бизнес.
— Ну да. На пиццерию. Но Сережа ничего не говорил, он же давно все выплатил. Это вообще его дела. Причем тут я?
— Как же вы можете так говорить? Кредит брали вы, а не ваш муж. Да, вы его брали с целью открытия пиццерии. Но пиццерии больше нет, мы это выяснили, когда не пришел очередной платеж.
— И что же теперь? Что же, теперь он не платит? Ну и напишите ему!
— О Господи! Я же вам объясняю, кредит брали вы, а не он. Да он и не мог его взять, он же не имеет собственности в Москве. А все кредиты выдаются под залог чего-либо.
— Но у меня-то тем более ничего нет.
— А квартира? Вы же единственный собственник большой квартиры на улице Покровка дом 35.
— Что? Я вам что, должна отдать квартиру? — заорала я.
— Зачем? Выплачивайте кредит и все. Залог взыскивается только в судебном порядке, когда станет ясно, что никак иначе вы не собираетесь возмещать задолженность.
— То есть либо я выплачиваю пятьдесят штук, либо вы отберете у меня квартиру?
— Грубо, но верно. Вы меня простите, но зачем же вы подписали кредитный договор, если не понимали, что делаете?
— Он же был моим мужем. И ведь он исправно выплачивал все эти пять лет.
— А что же изменилось? — сочувственно и в первый раз как-то по-человечески спросил он.
— Он от меня ушел. И, видимо, решил, что дальше я разберусь сама. — Горько выдавила я из себя и разрыдалась. Господи, я не могу лишиться моего любимого дома. Я не хочу жить с девочками на вокзалах и подрабатывать проституцией. Да и не гожусь я в жрицы любви. Толстая и старая, тридцать лет.
— Успокойтесь, ради Бога. Выпейте водички.
— У меня нет денег. Он все, что можно было продать, забрал. Я не смогу платить. — Скулила я. Неуклюже и нелепо размазывала сопли по щекам и хлюпала носом. Ни одной конструктивной мысли, сплошной бабий мандраж.
— Прекратите истерику. Она вам все равно не поможет. — Раздался у меня за спиной чей-то незнакомый голос. Я обернулась. Передо мной стоял Мужчина с большой буквы. Я таких отродясь не видала, если честно. Высокий, сильный, про таких говорят — косая сажень в плечах. Правильные черты лица, черные с проседью волосы, хотя лет ему не больше сорока. Эта проседь придавала ему возвышенно-благородный вид. Синие глаза, чувственные губы, высокий лоб. Горделивая уверенная походка человека, который всю жизнь был как минимум на голову выше окружающих его людей. Прекрасный костюм, явно специально сшитый для него и под его нестандартные размеры. Все это я вспоминала и муссировала на обратной дороге, думая, что таких мужиков наверное выводят в специальных лабораториях по борьбе с женским феминизмом. Против его слова и его взгляда не устоит ни одна. И вот этот самый великолепный полубогообразный экземпляр презрительно стряхнул с рукава соринку, причем сделал это так, что мне показалось, что он стряхнул с рукава меня, и сказал:
— Женщина, не надо так горько плакать. Мы не бандиты, а коммерческий банк. На улицу вас выставлять никто не хочет, но и вытаскивать себя из проблем, в которые вы сами себя втащили, вы будете сами. Я понятно излагаю?
— Да, — проглотила я всю свою истерику и заткнулась. Плечи, конечно, еще дрожали и страшно хотелось втянуть носом воздух, но только не в присутствии ЕГО.
— Очень хорошо. Я так понял, что муж вас бросил, не объяснив, что вы должны нам денег. Так?
— Так, — кивнула я.
— Но деньги нашего банка вам в лице мужа были выданы полностью согласно договору. Все сто штук наличными. Не наша проблема, что он не умеет раскручивать бизнес. Это ваша проблема. Деньги придется вернуть. Единственное, чем могу помочь, это дать вам немного больше времени. Сейчас напишите заявление с объяснением ваших обстоятельств, и мы дадим вам, ну скажем, три месяца отсрочки платежа. И снимем пени за декабрь и январь. Так вам будет полегче?
— Наверное, — смотрела я на него, как кролик на великолепного сильного удава, — правда, я не понимаю, где я через три месяца возьму пятьдесят штук.
— Во-первых, не пятьдесят. Это всего вы должны пятьдесят. А в месяц, — он заглянул через плечо пожилого клерка на бумаги, — в месяц восемьсот десять долларов. Это вместе с процентами. При необходимости, мы можем растянуть немного сроки платежей, с тем, чтобы в месяц вы платила меньше. Но не более чем на семь лет. А то за такое время у нас правящий режим уже может смениться. Надо вам пересчитать?
— Какая разница — восемьсот или семьсот. Все равно деньги запредельные.
— Ну и правильно, чего там растягивать.
— Вы что — смеетесь? Я понятия не имею, где брать эти деньги.
— А вот на то, чтобы понять, где в ближайшие пять лет каждый месяц вы будете брать восемьсот десять долларов, у вас есть три месяца. Три. Вам понятно? Не думайте об этом прямо здесь. Поезжайте домой, выпейте, развейтесь. А потом и подумаете. — Он смотрел на меня, извергая свою мужскую силу и уверенность, заражая ею все вокруг, словно это радиация. Я не смогла сопротивляться. Я отдала себя в его власть. Я была как кукла из любовного романа. Космополитяне меня убили бы за такой позор. Я написала все нужные заявления, заполнила какие-то бланки и выкатилась на улицу вспоминать о Нем весь оставшийся вечер. Думаю, что он не отвечал мне взаимностью. Думаю, что он провел вечер с какой-нибудь сногсшибательной стройной красоткой, только что первый раз в жизни получившей паспорт. Потому что перед ТАКИМ открыты все двери.
Глава 4
О том, хорошо ли быть лягушкой в банке со сливками
Сказать, что я и все мои родичи были в шоке — это сильно погрешить против истины. Шок — это всего лишь состояние, из которого можно вывести человека, дав ему звонкую пощечину. Но даже если бы мне и маменьке набили бы морды, наставив синяков на каждом глазу, свернув носы, а потом еще отходили бы батогами — и это не вывело бы нас из того состояния души, в котором мы пребывали.
— Подлец твой Серега. — Это было банально. Но Мотька как правило всегда была банальна.