Неотразимое чудовище
Шрифт:
— Я поняла. Ты его любишь? Именно поэтому ты это и сделала?
— Именно поэтому, — послушно произнесла она, как девочка-первоклассница. — Иногда просто нет другого выхода… Конечно, я понимаю, вы на меня сейчас смотрите и видите чудовище, урода, который поднял топор… Но я не умею стрелять, и другого оружия не было. А мне надо было ее остановить! Она уже разрушила свою жизнь, и теперь она собиралась сделать то же самое с ним! Она была таким сложным человеком, что окружающим было просто опасно находиться с ней рядом! Вы не поймете этого, Саша!
Она подняла глаза к потолку, как будто молилась, хотя на самом деле она просто загоняла внутрь слезы.
— Бася, я…
— Что вы, Саша, можете понять! Вы не знаете, что такое унижение! Постоянное, разрушающее тебя унижение, которое иногда ты не в состоянии перенести! Моя мать была дешевой проституткой с вокзала, бомжихой, понимаете? Это было сопровождение на всю жизнь — мое унижение. А потом появились они — Аня и Маша, но в первую-то очередь именно Маша! Она меня заставила поверить в то, что я человек, такой же, как все, и черт побери весь этот мир. Я имею право точно так же улыбаться, как сотни других девочек моего возраста. А еще она сказала — настанет момент, и ты встретишь своего Прекрасного Принца… Тогда мы сидели с ней и пили чай, у нее дома. И в этот момент появился он. Игорь… Понимаете, я не хочу сказать, что он Прекрасный Принц. Может быть, вы его таковым и не считаете, но вы общались с другими мужчинами. А я общалась с жирными, похотливыми уродами. Когда он вошел, я поняла, что стала счастливой… Такое было чувство, что я просто уселась на облаке, и мне хорошо. Он ничего особенного не сказал, только слегка улыбнулся, поцеловал Машу, провел по ее волосам ладонью, — о, как мне хотелось, чтобы он так же дотронулся до моих волос! И, пока он оставался в комнате, я все продолжала тусоваться на этом своем небе, и мне было так хорошо, как никогда еще не было!
— Вы потом встречались?
— Да. Встречались, — кивнула она. — Сначала случайно. Просто я шла по каким-то своим делам, а он навстречу с розой в руке. Я думаю, он эту розу нес Маше. Но подарил мне. Знаете, он так смешно сказал — та барышня, которую я встречу первой, получит эту раскрасавицу… А после мы пошли есть мороженое. Он относился ко мне, как к ребенку, и мне это даже нравилось. Ко мне ведь никто до этого не относился, как к ребенку! Потом мы еще гуляли по парку, смотрели на деревья в золоте… Это он так сказал. В золоте осени… Еще он как-то раз водил меня на концерт. Не помню, что там играли, кажется, Баха? Я плохо разбираюсь в музыке. И я именно там поняла — если ему понадобится моя жизнь, я отдам ее, не задумываясь! Не потому, что он красивый, нет! Я любила бы его даже, если бы он стал инвалидом! Честное слово! Дело было не в этом. Я не знаю, как вам объяснить…
— Дело было в любви, — сказала я. — И объяснять мне ничего не надо! Когда это поняла Маша? — Этой зимой, — сказала тихо Бася. — Она поняла это именно тогда.
— Она устроила тебе сцену?
— Хуже, — прошептала Бася. — Она смеялась надо мной. И над ним! Говорила, что мы двое недоразвитых детей. Что она прекрасно знает, что мы жить уже не можем друг без друга. И еще она мне угрожала. Сказала, что у нее остались фотографии, ну, те… Где я еще в компании Саввина, понимаете? Она действительно собиралась отдать Игорю их. Я спросила ее — зачем? Ты ведь его не любишь… Она рассмеялась и заметила, что у нее, видите ли, это еще в разряде непонятого. То есть будто она еще не до конца все для себя решила. И в любом случае… Я же вам сказала, что в последнее время Маша была не одна. Было как бы две Маши. Одна вполне нормальная, спокойная и добродушная, а вторая… Злобная? Нет… Скорее обиженная на весь мир за собственные грехи и желающая погрузить всех в бездну. Так вот, она сказала, что в любом случае Игорь принадлежит ей, а собственность есть собственность! Она выразилась это именно так — моя собственность. А я не могла этого допустить — не из-за себя, из-за него! Хватит и порочной жены, так еще я тут окажусь ничуть не лучше! У него бы разбилось сердце! Я не знаю, откуда взялся топор. Может быть, она сама его достала — не знаю, правда, зачем. Да мало ли? Но я очень хорошо помню, что совершенно хладнокровно подумала — топор. Это выход. Это все решит.
— Боже… — прошептала я.
— Я это сделала, и… Я ничего не чувствовала, кроме облегчения, Саша! Ни-че-го… И мне показалось, что она тоже не чувствовала ничего, кроме облегчения…
— Вот такая история, ма, — сказала я. — Все так грустно… И Бася. Она совсем не показалась мне плохим человеком. И все-таки она убийца! Ма, неужели зло в этом мире может проникать повсюду? Все так запутано, и нам кажется, что мы творим добро, защищая кого-то молчанием, а на деле творим зло! Впрочем, он ведь не виноват, правда, мам? Он действительно никак не мог подумать на Басю! Поэтому и молчал, боясь, что потеряет еще и детей, хотя, как ни странно, опасность-то исходила совсем не от бандитов…
Она ничего мне не ответила. Только подошла и прижала мою голову к своему плечу.
— Ох, Сашка, ушла бы ты с этой работы! Не для тебя все это…
Я уже хотела ответить ей, что она не права. Что это моя работа, и я на своем месте.
Но в дверь позвонили.
Я открыла дверь. На пороге стоял Пенс, в одной руке у него был маленький букет подснежников, а в другой — мотоциклетная каска.
— Пенс, — счастливо выдохнула я. — Ты хочешь сказать, что сезон начался?
— Вообще-то я хотел сказать, что я тебя, кажется, люблю, — сказал Пенс, протягивая мне цветы. — Но сезон действительно начинается.
— Йеху, — прошептала я. — Здорово, Пенс!
— Первое или второе?
— Все и сразу, — счастливо зажмурилась я.
Если, кстати, к нему присмотреться, то в его чертах есть что-то похожее на Даймона Хилла. Так — выходит, что «гильотинщица» Оля постаралась на славу!