Неотвратимость
Шрифт:
— Выходит, он сам хотел на эту должность?
— Конечно, сам. Задание партии выполнял от организации подполья и партизанского движения.
— Не очень сходится, Дмитрий Иванович. Фамилии каждого оставленного для работы в подполье и сегодня есть а архивах райкомов, горкомов, обкомов. А я проверял в райкоме…
— А я не говорю, что его специально оставили. Разве, например, краснодонцев кто-нибудь оставлял? Да таких примеров тысячи.
— Согласен, но надо доказать, что и данный случай из того же ряда. Нельзя же сбрасывать
— Не читали вы такого решения! — горячо заговорил Панченко. — Нет такого решения. Вы читали выводы комиссии Прохорова, а она ни разу не собиралась.
— Трудно в это верится. К тому же я и с живыми свидетелями беседовал.
— Вот в это, извините меня, трудно верится. Ни один не скажет, что отец предатель.
— К сожалению, говорят.
— Не секрет, кто говорит?
— Бывшие партизаны. Хижняков, например…
— Хижняков?! — загремел Панченко. — Может, еще Чепыжин или…
— И Чепыжин.
— Да знаете, кто они? — Голос стал грозным. — Вот прочитайте…
— Минутку, сейчас прочту, давайте все же по порядку. Вас-то за что исключили? Сын за отца не отвечает.
— Но меня не за отца — за обман партии. Хитро письмо в наш партком было составлено. «Если при вступлении в партию он сообщил, что отец — предатель, и коллектив все же решил принять его, значит, достойный человек. А если скрыл…»
— А вы что писали?
— Писал как есть — замучен в гестапо.
— Да… Сколько же вам тогда было лет?.
Дмитрий Иванович горько усмехнулся:
— Лет не было. Месяцы. Семь месяцев.
После долгой паузы Крылов спросил:
— Письмо анонимное?
— Нет, авторитетнейший человек написал, заслуженный. — В его голосе нескрываемая боль, — Если бы анонимка, думаю, и разбирать не стали бы, ко мне все с уважением относятся. Я — ведущий инженер, моя группа всегда на первом месте… Да все равно я бы доказал, но… — безнадежно махнул рукой.
— Что же помешало?
— Ваша статья, товарищ Крылов. Теперь и слушать никто не хочет…
Крылов поморщился. Помолчав, спросил;
— Кто автор письма?
— Для вас он особый авторитет.
— Кто же?
— Гулыга.
— Гулыга? — Крылов на мгновение закрыл глаза. Гулыга ведь не так говорил. По его словам получалось, будто партком сам разбирался… Или не так его понял?.. Рассеянно сказал: — Что вы хотели рассказать относительно Хижнякова и Чепыжина?
— Голубев подробно описал, что это за типы.
— Голубев? Никита Нилович? Очень интересно. Я сколько ни бился, ничего он мне не сказал.
Неожиданно Дмитрий Иванович захлопнул папку.
— Нет, не имею я права показывать.
Ничего не понимая, Крылов смотрел на него.
— Голубев вместе с моим отцом в подполье работал, — продолжал Дмитрий Иванович. — Его схватили полицаи, когда из окружения выходил, и привели к отцу. Никита Нилович его фашистским выродком назвал, чуть в лицо не плюнул,
Крылов тяжело плюхнулся в кресло:
— Почему же вы письмо Голубева в папке держите?
— Это моей рукой написано, это копия, да и то недействительная. Оригинал он забрал… Но я его не осуждаю, у него другого выхода не было.
— Мудреный детектив получается, — Сергей Александрович пересел к столу. — Что-то не так, Дмитрий Иванович. Во-первых, не выгнали, работает, сам видел…
— Теперь-то работает, — не дал ему договорить Дмитрий Иванович. — Даже вынужденный прогул оплатили.
— Нет, все-таки ничего не понимаю. Вся история сомнительна. Вдумайтесь: безоружный Голубев во время войны плюет в лицо бургомистру, понимая — идет на гибель. Бесстрашный человек. А в наши-то дни?
— То-то и оно, что во время войны, — спокойно сказал Дмитрий Иванович. — Он был холостой, рвался мстить любой ценой. А теперь? Постарел, годы вышли. Жена с постели не встает после паралича, дочь — вдова с двумя детьми — машинисткой работает. Все на нем, куда же ему тягаться?
Крылова взорвало:
— С кем тягаться? Кто его уволил, кто восстановил? Кому, наконец, это надо?!
— Не могу о нем, — вздохнул Дмитрий Иванович. — И письмо не имею права показывать, еще хуже человеку будет. В таком же положении Зарудная, Чумаков…
— Кто-кто? Зарудная? Валерия Николаевна? Вы ее знаете?
— Гм… знаю. Еще как знаю!
— Кто она, чем занимается?
— Работает в историческом архиве, три года готовила диссертацию о партизанском движении в районе, Показала и подполье во главе с Панченко Иваном Саввичем. Не вступая в прямую полемику, опровергла выводы Прохорова, но тут и ей помешали…
— Ну знаете… — не выдержал Крылов и осекся. — Говорите, говорите, я вас слушаю.
— Вы сами с ней поговорите.
— Что же вы все там — одуванчики, что ли? Если правду не признают, значит, биться за нее надо. А ваша Зарудная еще хуже Голубева, вовсе разговаривать со мной, видите ли, не пожелала. Тот, чье дело правое, не боится ни с кем говорить… Да и вы… Самое заинтересованное лицо — все намеками да полунамеками. Вроде Зарудной, тоже не хотели говорить. Что за гордыня такая!
— Какая уж там гордыня, Сергей Александрович. Только не обижайтесь, но ваша статья не только мне — Зарудной все дороги к правде перекрыла. Вот так-то. — Он поднялся.