Неотвратимость
Шрифт:
При любой болезни весь организм человека мгновенно мобилизуется на борьбу с недугом. Сам организм вырабатывает противоядие. Это относится не только к физическим болезням. Помимо воли Крылова где-то в глубинных недрах сознания зрели, пробивались иные мысли и возбуждали энергию и желание действовать, бороться, все настойчивее оттесняя на задний план те, что были так безысходно мрачны.
Нет, не за себя боролся — за истину. За попранную истину, за героя растоптанного и раздавленного. Кто это сделал?
Он распутает весь клубок, какими бы тугими узлами его ни затянули, куда бы ни спрятали кончик ниточки. Это станет целью жизни…
К дому он подъезжал, уже имея твердый план действий. Продумал и линию поведения с женой.
В Шереметьеве самолет приземлился рано утром. У стойки таможенного досмотра женщину, стоявшую впереди него, спросили, почему везет так много шарфиков.
— Это сувениры, — ответила она. — Семья, родственники, масса друзей, не могла же я вернуться без подарков. — В ее голосе было недоумение.
Крылов с досадой поморщился. Надо было, конечно, что-нибудь Ольге привезти, хотя ему, понятно, не до подарков… Но разве объяснишь?
В здании аэровокзала обошел несколько ларьков и киосков и, к радости, обнаружил изящную имитацию жемчужной нити, сделанную в Чехословакии.
Он жил у Речного вокзала, и лихой таксист довез егo минут за пятнадцать. Ольга еще спала. Он так и думал, что еще спит. Отпер дверь, поставил чемодан, привычным жестом не глядя повесил плащ, забросил на полку шарф.
— О-оля! — Он направился в спальню. — Петушок пропел давно.
Ольга раскрыла глаза, приподнялась на постели.
— «Какое чудесное жемчужное ожерелье у мадам Крыловой! Как, вы разве не знаете? Это ей муж из ФРГ привез».
— Сережа! — Ольга отбросила одеяло, спрыгнула с постели, обняла его. — Какая прелесть! Как настоящий жемчуг. Недаром ты мне всю ночь снился.
— Нихт ферштейн! Не понимайт руссиш фрау.
Они стояли у зеркала и смеялись.
— Сейчас будем завтракать, посмотри пока почту, там целая гора.
Писем и в самом деле было много — отклики на очерк о Максимчуке, просьбы обиженных, приглашения на различные заседания и вечера. Мельком просмотрев их, пошел в ванную. Ольга уже хлопотала на кухне.
— Ну что тут у вас нового? — спросил, растираясь полотенцем. — Кто женился, кто развелся?.. Кто звонил?
— Твой главный — без тебя жить не может. Герман Тихоныч…
— Трофимович… Не должен был звонить.
— Ну да, Трофимович. Сказал, чтобы по возвращении немедленно явился.
— Не говорил зачем? — входя в кухню, спросил он.
— Нет. Еще Константин твой бесценный звонил. Полчаса донимал, чтобы твой адрес дала. Сумасшедший, откуда я могу знать?
Они сели завтракать, но еда не шла ему в горло. Поковырял немного вилкой, закурил. Ольга настороженно посмотрела на него.
— Ты, часом, не болен? Какой-то ты не такой.
— Такой я, такой. Спать в самолете не умею, ты же знаешь. — За натянутой улыбкой он прятал напряжение. — Оленька, свари кофе покрепче… или вот что — рюмочку коньяка.
— У тебя неприятности? — Она достала темную бутылку и маленькую рюмочку.
— С чего ты взяла?
— По всему вижу. В такое время, например, никто не пьет. — Она остановила на нем долгий взгляд, сказала ровным, почти безразличным голосом: — Может, хватит играть в прятки? С чем ты вернулся?
— С жемчужным колье. — Шутка прозвучала неуместно. — Разве оно тебе не понравилось?
— Понравилось, а вот ты…
— Ну хорошо, — поднялся он. — Соберись с силами, Ольга, и будь умницей. Мне очень нужна твоя поддержка… Панченко не предатель, а герой. Установил точно.
— Та-ак… — Наступила долгая пауза. — Документально подтверждается?
— Документов пока никаких, но убежденность полная.
Сергей Александрович встретился со взглядом, полным удивления и возмущения.
— Так подшей свою убежденность к делу… — Она нервно заходила по комнате. — И что дальше?
Сергей Александрович налил в рюмку коньяк, не торопясь выпил.
— Дальше? Найду, как ты говоришь, документальные подтверждения и выступлю.
— И кто в этом выступлении предстанет клеветником?
— Хватит, Ольга! Неужели ты не понимаешь?..
— Не понимаю! — не дала она договорить. — И как человеку, если он не сумасшедший, понять! У тебя громадный авторитет, только что орден получил, тебе верят, как пророку, и вдруг ты сам на всю страну… И все как в пропасть. — Она говорила, едва сдерживая слезы. — Только-только из долгов вылезли после покупки машины, встали наконец на ноги, а ты опять за свое. — И залилась слезами. Неожиданно быстро пришла в себя, сказала спокойно и твердо: — Сережа, тебя же никто не заставляет писать, ведь никто ничего не знает.
Она смотрела ему в глаза. И он смотрел на нее пристально, не мигая. Прошло всего несколько мгновений, но обоим они показались бесконечно долгими, потому что в эти мгновения в их жизни решалось что-то большое, главное.
— Ты понимаешь, на что идешь? — тихо спросила Ольга.
— Понимаю. Но если гестапо замучило героического человека…
— И что? Ты вернешь ему жизнь? Ведь ничего не изменится.
— Да, не изменится, — возмутился он, — на века герой останется предателем. Это будет переходить из поколения в поколенье. И дети его, и внуки, и правнуки будут потомками предателя. И виной тому будет воинствующее мещанство, стремление любой ценой, даже ценой подлости уберечь свой уютец, свое гнездышко…