Неотвратимость
Шрифт:
— Куда же вы ездили на «газике»?
— Куда, куда… В общежитие ехали! Один раз говорил, другой раз говорил, сколько раз можно одно и то же!
— Ехали с вокзала в общежитие, очень торопились на вечернюю поверку, так?
Габдрахманов подумал хорошенько и сказал:
— Так.
— Успели на поверку?
— Не помню.
— Я напомню: на вечерней поверке вас не было.
— Значит, не успели.
Загаев развернул на столе план города Седлецка.
— Посмотрите, Габдрахманов. Видите этот квадрат? Здесь вокзал. А вот здесь общежитие. А магазин, где вас видел сторож, вот он, совсем в стороне. Если так
Габдрахманов заерзал, занервничал. По сравнению с Саманюком, у этого маловато выдержки…
— Не помню… Пьяный был…
— На вокзале проспались, смогли машину вести. Значит, не так уж пьяны были.
— Хотели у сторожа еще водки взять, наверно…
— Нет, вы проехали мимо.
— Тогда не знаю. Забыл… Два года прошло…
— Что же мне писать в протоколе? Что на этот вопрос вы не смогли ответить?
— Ну, забыл! Пишите, что вам надо!
— Правду надо. Что можете добавить к сказанному вами сегодня? Прочтите протокол. Подпишите.
Осужденный подписал, отшвырнул ручку, вытер лицо кепкой.
— Можно идти?
— Да, на сегодня все. Но задержитесь еще минутку. Посмотрите на план города. — Палец следователя неторопливо проскользил от края листа по линии, изображающей улицу. — Обратите внимание: магазин, у которого вас видели, стоит на той улице, в которую входит дорога из поселка Малиниха. А в Малинихе той ночью взломан сейф, украдено двенадцать тысяч…
Нервы у Габдрахманова сдали.
— Не знаю никакой сейф! И Малиниха не знаю!
— А ведь в той краже ваш почерк, Габдрахманов.
— Какой почерк?! Я там не расписывался!
Два глаза-буравчика сверлят следователя.
— Вы отбываете наказание за кражу из кладовой фабрики. Вы проникли в кладовую ночью, предварительно выдавив стекло в окне. Чтобы не звенело, вы оклеили стекло лейкопластырем. Украденные отрезы увезли на похищенной вами машине. Так? В Малинихе, в кассе завода, стекло выдавлено тоже с применением лейкопластыря, уехали воры тоже на машине…
— Не брал я ту кассу! Не докажете! Габдрахманов, Габдрахманов, везде один Габдрахманов! Других ищите!
— Других уже нашли.
Он перестал кричать. Глянул яростно.
— Вот других и спросите, если нашли! А я ничего не знаю.
— Тогда можете идти.
Он рванулся к выходу. И опять Загаев окликнул его на пороге:
— А знаете, сколько истратил за два года Чирьев?
Нет, не по силам Габдрахманову уйти, не узнав, сколько же истратил Чирьев…
— Три с половиной тысячи он пропил.
— Не знаю никакого Чирьева!
Хлопнула дверь.
Назавтра приехал Загаев в колонию также во второй половине дня. В коридоре штаба повстречался ему лейтенант, начальник того отряда, в котором отбывал наказание Габдрахманов. Лейтенант пожал следователю руку с большим уважением.
— Слушайте, а вы раньше в колонии не работали? Нет? Здорово перевоспитывать можете! Габдрахманова прямо не узнать, до чего прилежный стал! Трудится дай боже! Вежливый, курит где положено. Как это вы, а? Какой индивидуальный подход нашли?
— Да никакого подхода. Сидим, вспоминаем былые дни. Только вот вспоминать ему не хочется. Пожалуйста, пришлите его сюда.
— Есть прислать! Этак до конца срока он в самом деле перевоспитается.
— Возможно. Неизвестно ведь, когда наступит конец его срока…
Габдрахманова привел завхоз отряда. Доложил:
— Не хотел к вам идти, гражданин начальник.
— Зачем так сказал! — перебил Габдрахманов. — У нас политзанятия…
— Политзанятия через час. Всегда ты с них смывался, а тут вдруг полюбил…
Загаев отпустил завхоза.
— Садитесь, Габдрахманов. Недолго вас задержу, успеете и на занятия. Скажите, вы знали, куда уехал Чирьев из Малинихи?
— Какой такой Чирьев?
— Зиновий Чирьев, он отбывал срок здесь, в этой колонии. Освобожден незадолго до вашей отправки на стройку.
— Мало ли тут кто отбывал, всех я помнить должен?
— Габдрахманов, вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний. И все-таки даете ложные показания.
— Какие ложные, гражданин следователь? Я правильно говорю.
— Вы знали Чирьева, бывали у него в поселке Малиниха. Например, 12 сентября… Вспомнили? Водку еще вместе пили.
— Не был, не пил… — вяло упорствовал Габдрахманов.
Загаев постучал пальцем в лист дела:
— Вот справка из медвытрезвителя поселка Малиниха. Зарегистрировано, что в субботу, 12 сентября, в семь часов вечера вы и Чирьев были задержаны в состоянии сильного опьянения. Кстати, Саманюк с вами тогда тоже пил? Как же он не попал в вытрезвитель?
— Мало ли с кем я пил…
Загаев покачал головой.
— Эх, Габдрахманов, вам бы рассказать все честно. Понимаете, дело-то как обернулось — Чирьев скрылся с крадеными деньгами, из Малинихи уехал на Украину, женился там, фамилию сменил, чтобы сообщники его не нашли, деньги не отняли. И тихонько пропивал украденные тысячи.
Слаб, неуравновешен осужденный Габдрахманов — зависть зажгла его зрачки зеленым огнем, скрипнули желтые зубы.
— Но Саманюк, освободившись из колонии, нашел его все-таки. И убил. Понимаете, Габдрахманов, ведется следствие по делу об убийстве. И все, что с этим связано, обязательно будет раскрыто. Сейчас вам представляется возможность облегчить свою участь чистосердечным признанием. Вот здесь, — Загаев раскрыл на закладке томик, — в комментариях к Уголовному кодексу говорится: «Статья 38. Обстоятельства, смягчающие ответственность. Пункт 9. Чистосердечное раскаяние или явка с повинной, а также активное способствование раскрытию преступления…» И далее: «Под чистосердечным раскаянием следует понимать случаи, когда виновный при производстве дознания, следствия или в суде рассказывает обо всех обстоятельствах совершенного преступления…» Именно такой случай вам сейчас и предоставлен, Габдрахманов. Советую не упустить возможность.
Осужденный сидел, упираясь локтями в колени, низко свесив голову. Большие руки крутили, мяли и без того измятую кепку. Серый ежик на голове нервно двигался.
— Так как же, Габдрахманов?
Глянул исподлобья на папку с делом.
— Ничего не знаю. Если бы и знал… выдавать корешей не стал бы.
— Да уж друзья у вас верные, ничего не скажешь. Один сбежал от вас с крадеными деньгами, второй его убил и тоже вряд ли заехал бы с вами делиться. И таких «корешей» вы покрываете! Ладно, идите, Габдрахманов. Завтра я уезжаю. Но утром еще зайду в колонию. Вызову в последний раз. И если захотите принять решение, единственно правильное, если захотите облегчить дальнейшую свою участь… Идите, Габдрахманов.