Неожиданная Россия
Шрифт:
С началом холеры власти стали платить большие деньги всем, согласившимся работать с холерными больными. Доктору с дипломом полагалось 250 руб. в месяц, вполне генеральское жалование. Рядовой персонал холерных больниц получал 2 руб. в сутки, не считая пайка и ежедневной чарки водки – т. е. в разы больше средней зарплаты столичного мастерового в ту эпоху.
В июне 1831 г., с приходом холеры, в столице империи сложилась странная ситуация. Высшая власть была готова к эпидемии – насколько вообще в ту эпоху к ней можно было быть готовой. Госорганы действовали стремительно и решительно. Царь распорядился при необходимости отдавать под холерные лазареты все казённые здания. Когда в первые дни эпидемии выяснилось, что многие врачи боятся холеры и отказываются работать с больными, то глава МВД Арсений Закревский приказал подвергать таких уклонистов «военному суду в 24 часа».
Но в итоге именно эта гиперактивность властей привела Петербург за первую неделю эпидемии на грань бунта и хаоса. Повторим – высшая имперская власть распоряжалась разумно и правильно для той эпохи и того уровня знаний. Но низовая бюрократия, получив мощную накрутку с царского олимпа, закономерно и сходу впала в исполнительский раж. Обязательная отправка выявленных больных в изолированные лазареты проводилась и выглядела в глазах обывателя, как арест полицией. Приказ об изоляции выполнялся буквально – родные не могли ни передать что-либо увезенному полицией больному, ни вообще узнать о его судьбе. Тем временем, при слабости лечебных методов, из стен холерных лазаретов потянулись сотни гробов.
Обязательная изоляция жилых домов, где были найдены холерные больные, тоже выглядела скорее как полицейская операция. Резкие действия властей были малопонятны и никак не объяснялись обывателю. При этом административный восторг исполнительной бюрократии сталкивался с дремучим, малограмотным, всё ещё по средневековому суеверным народом. На фоне действительно пугающей эпидемии это не могло пройти тихо и гладко. В итоге всё и полыхнуло погромным взрывом – воистину бессмысленным и беспощадным бунтом напуганных до истерики обывателей.
«Запрещается предаваться гневу, страху, утомлению…»
Жандармское ведомство, госбезопасность той эпохи, описывало народные настроение в те дни так: «Распространилась общая молва, будто холеру везде производят люди злонамеренные, подкупленные поляками, французами и турками, кои отравляя колодцы и съестные припасы, производят смертность под видом холеры. От чего в народе усилилась недоверчивость к лечению медиков, кои самые, кажется, подают к сему повод беспрерывными своими спорами о прилипчивости и неприлипчивости холеры…»
Петербург к тому времени уже год ждал эпидемию, с лета 1830 г., когда она поползла по России. И это гнетущее ожидание рождало в народе самые фантастические слухи и сплетни. Помимо баек про отравителей, рассказывали, например, что полиция в целях издевательства над народом мобилизовала в качестве прислуги холерных больниц проституток…
При этом простой и малограмотный народ пугали даже обычные врачи. До эпидемии городские низы с ними сталкивались редко, к тому же медицинская корпорация Российской империи той эпохи отличалась тотальным преобладанием среди медиков «немцев». Пфеллер, Броссе, Сейделер, Герцог, Рихтер, Гааз, Левенталь, Опель, Гейман, Лодер, Корш, Рамих, Поль, Рихте, Янихен, Альбини, Зубов, Мухин, Высотский, Альфонский – это полный список фамилий российских медиков, членов Врачебного комитета, в 1830 г. руководившего в Москве борьбой с эпидемией холеры. Годом позднее в Петербурге ситуация отличалась не сильно.
Истерике обывателя способствовали и некоторые публичные приказы властей. «Запрещается предаваться гневу, страху, утомлению, унынию и безпокойству духа» – это цитата из официальной инструкции МВД по борьбе с эпидемией холеры. Писал эти строки сам глава МВД Арсений Закревский. Но у него за плечами было пять войн, включая 1812 г., через летящие ядра он перепрыгивал еще при Аустерлице. В войне с турками был дважды контужен, в том числе куском разорванной ядром лошади… Холеры, кстати, сам не боялся и будучи главой МВД лично два года объезжал все очаги эпидемий. Словом, человек с таким анамнезом вполне серьёзно мог запретить «предаваться страху и утомлению» и прочему «унынию и безпокойству духа».
Портрет Арсения Андреевича Закревского работы Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж
Однако для простого обывателя всё выглядело иначе. К тому же приказ МВД содержал ещё ряд невыполнимых в ту эпоху запретов: «Запрещается пить воду нечистую, пиво и квас молодой… Запрещается жить в жилищах тесных, нечистых, сырых».
Тогда даже некоторые офицеры гвардии из честных и прямолинейных остзейских немцев публично поинтересовались: «Спрашивается, что же пить простолюдину?..» В Петербурге на 1831 г. еще не было водопровода, с источниками воды и с её кипячением тоже были объективные проблемы. Ну а по пункту о жилье вопросов вообще не возникало – все понимали, что данный запрет не исполним.
При этом министр Закревский всё это писал искренне, он вообще был не только вполне героическим боевым офицером, но и счастливым мужем наследницы богатейшего частного золотопромышленника России. Министр явно забыл, что люди на земле живут, где могут и как могут, а не по инструкции.
«На колени! Вы знаете, кто я…»
Один из очевидцев тех событий, цитируя приказ главы МВД о запрете предаваться гневу, страху и беспокойству духа, позднее очень метко характеризовал ситуацию: «Но ничто так не располагало к страху, к унынию и к беспокойству духа, как беспрерывно издаваемые правительством предостережения, наставления, распоряжение (кои тут же отменялись), попечительские посещения, ежедневные разнородные требования полиции, тревожившие и наводившие страх на жителей столицы. Немалое так же имели влияние на состояние духа жителей бесконечные похороны и погребальные процессии, которые только на улицах и были видны. Из больниц вывозили целые вереницы чёрных осмолённых гробов, от которых все встречные разбегались… Впоследствии хоронить днём было запрещено, а приказано было ночью».
Уже вечером 3 июля, на 7-й день эпидемии, толпа разгромила одну из холерных больниц с целью «освободить» пациентов, которых «морят» врачи. На улицах начали бить медиков, полицейских и просто прохожих, в которых обезумевшая толпа вдруг заподозрила отравителей. «Чумные кареты», повозки для эвакуации больных, скидывали в Неву. Столичная полиция, занятая борьбой с холерой, среагировать не успела, лишь задержав ночью сотню первых попавшихся. «Между тем в Москве, где меньше заботились о народном здравии, холера прошла без особых смут и волнений…» – метко заметил очевидец тех дней, гвардейский офицер Иван фон дер Ховен.
В ходе беспорядков было убито несколько человек, среди растерзанных толпой оказался и доктор Дмитрий Бланк. Какая-то горькая гримаса истории – погиб медик, не только первым обнаруживший в городе холеру, первый вылечившийся больной тоже был среди тех, кому помогал доктор Бланк. Кстати, одного из дальних родственников этого нелепо погибшего героического медика мы все хорошо знаем – его внучатым племянником был Владимир Ленин. Так что эпохальные события Октябрьской революции тоже не обошлись без отблесков холерного бунта…