Неожиданная Россия
Шрифт:
Лишь в начале апреля 1688 года к осаждённому Сленгинску из «града Удинского» пробились подкрепления – московские стрельцы, сибирские казаки и «брацкие люди», то есть местное бурятское ополчение. Враг с потерями отступил. Почти весь следующий год Головин провёл на юге Забайкалья, укрепляя русские поселения и пытаясь, где силой, а где хитрой дипломатией уладить споры с вождями монгольских плёмён. Как докладывал посол в Москву: «Чтоб мунгалы согласясь с китайцы и пришед со многими ратями, не учинили совершенного разорения байкальским и даурским острогам…»
Одновременно Фёдор Головин посредством гонцов вел переписку с Пекином, согласовывая время и место будущих переговоров. Маньчжуры, завоевавшие к тому времени весь Китай, в свою очередь опасались союза русских с монголами. Если Москва из – за территориальных споров в Забайкалье враждовала с кочевниками Халхи, северо – восточной Монголии, то Пекин к тому времени готовился к большой войне с западными монголами – ойратами, соперничая с ними за Синьцзян и Тибет. В таких условиях маньчжурский император Китая был склонен заключить мир с русскими, которые со времён первых походов на Амур продемонстрировали самую высокую боеспособность.
«Чтоб учинить границею реку Амур…»
Однако, даже склоняясь к миру с Россией, маньчжурские властители Китая заявляли свои претензии не только на оба берега Амура, но и на всё Забайкалье. Маньчжурский император Сюанье ещё в 1684 году отправил в Москву послание с характерными словами – «Вам, русским, следует побыстрее вернуться в Якутск, который и должен служить границей…» Предстояли сложнейшие переговоры, ведь Москва прислала Головину строгие инструкции с противоположными требованиями: «Стоять при том накрепко, чтоб учинить междо государством их царского величества и меж Китайским государством границею реку Амур…»
Изначально маньчжуры настаивали, чтобы московский посол прибыл в Пекин. Головин, прекрасно понимая всю невыгодность такого места переговоров для русской стороны, проявил немало упорства, чтобы в переписке настоять на ином. Пришлось даже сослаться на международные обычай той эпохи. «Между всеми християнскими и мусульманскими государями, коли чинятся порубежные ссоры, для усмирения тех ссор посылают с обоих сторон послов своих на съезд на те порубежные места, в которых ссоры учинены…» – доказывал русский дипломат своим пекинским адресатам.
В итоге стороны не без труда согласовали место будущих переговоров – Нерчинский острог, русское поселение, расположенное на берегу речки Нерчи, впадающей в один из амурских истоков, реку Шилку. Для Головина этот выбор стал первым, пока ещё неявным успехом в ходе его долгой дипломатической миссии.
Тем временем маньчжуры хорошо подготовились к предстоящим переговорам. Прежде всего, с пекинскими дипломатами отправилась к верховьям Амура самая настоящая армия – шесть тысяч человек и 40 пушек. Во главе посольства стояли два близких родственника маньчжуро-китайского императора, Сонготу и Дун Гоган. Первый из них, подобно русскому послу Головину, тоже являлся своего рода жертвой внутриполитических интриг – когда – то Сонготу был самым влиятельным чиновником при юном императоре Сюанье, но уже десять лет пребывал в опале. Сложные переговоры с русскими давали ему шанс вернуть утраченное влияние.
В пекинское посольство включили поровну хорошо образованных китайцев и маньчжуров, многие из которых имели немалый опыт прежних контактов с русскими. Однако среди пекинских послов оказались и представители наций в ту эпоху очень далёких как от Китая, так и от России – португалец и француз.
Дело в том, что при дворе маньчжурского императора уже много десятилетий обреталась группа католических проповедников из ордена иезуитов. Стараясь войти в доверие к властителям Китая, иезуиты помогли наладить маньчжурам производство артиллерийских орудий и разрывных бомб к ним по самым современным на тот момент западноевропейским технологиям. Новейшие достижения математики и астрономии, привезённые иезуитами из Западной Европы, позволили им точно предсказывать лунные затмения, что произвело сильное впечатление на юного маньчжурского императора Сюанье.
В 1675 году, когда в Пекине побывал русский посол Николай Спафарий, на владыку Китая произвела не меньшее впечатление и та лёгкость, с какой иезуиты общались с посланцем страшно далёкой Москвы на латинском языке. Маньчжуры и китайцы этим языком не владели, но знали, что он распространен среди учёных мудрецов «стран западного океана», как именовали Европу в Китае той эпохи. Саму же латынь китайцы XVII века называли по – разному: «хунмаоцзы» – язык рыжих или язык светловолосых, «шицзывэнь» – язык креста, имелся в виду крест христиан, или «ломавэнь» – римский язык, ведь китайцы той эпохи всё же кое-что знали о римском папе и о древнем античном Риме…
«Что, они никогда не отравляют людей?..»
Накануне посольства к русским, император Сюанье вдруг принял неожиданное решение включить в его состав и двух иезуитов. Помимо латинского языка, у них имелось еще одно достоинство – иноземцы, невхожие в соперничающие придворные группировки, становились как бы глазами маньчжурского владыки и альтернативным источником информации. Сказалось и то, что в Китае той эпохи европейцев не различали – португальцы, французы или русские, все они казались на одно лицо. Попытки же иезуитов объяснить, чем отличаются католики от православных, понимания у пекинского императора не встретили.
Так в Нерчинск из столицы Китая, помимо маньчжурских и китайских послов, отправились и два европейца, 44–летний португалец Томас Перейра и 35–летний француз Жан Франсуа Жербильон. Оба иезуита оставили мемуары о том посольстве – лишь благодаря им, сегодня у нас есть не только сухие официальные отчёты, но живые описания тех дней 330–летней давности. Перейра и Жербильон были одинаково чужды и русским, и китайцам – тем интереснее их посторонний взгляд на дипломатическое противоборство двух сторон.
До поездки в Нерчинск португалец и француз ни разу не сталкивались с русскими. Первое впечатление о жизни «московитян» они получили в конце июля 1689 года, когда маньчжуро – китайское посольство приблизилось к Нерчинску. На берегу Шилки им встретился русский хутор, брошенный его обитателями при приближении многотысячного и хорошо вооружённого посольства, слишком похожего на армию вторжения. Француз описывает «жалкие избы, сколоченные из еловых бревен», но тут же отмечает «умело построенную деревянную часовню». Церквушка восхитила и португальца – «небольшая деревянная часовенка, аккуратно и красиво построенная».