Неожиданность
Шрифт:
— Считать я тоже умею.
— Давай сравним.
— Давай.
Велели Олегу нести гусиные перья, чернила и бересту. Начали битву средних веков против двадцатого, в котором я учился. Начал Матвей.
— Двенадцать плюс семнадцать.
Ответ сказали практически одновременно и одинаково. Продолжил я.
— Пять плюс пять девять раз.
Смельчак схватился за перо. Этак мы считать будем до вечера… Акимович наблюдал и за нашими подсчетами, и за залом — вдруг кто позовет. Я тут же сказал ответ.
— Ты знал, — возмутился Матюха.
Негодование
— Спроси сам.
— А вот, семь плюс пять и так пять раз?
Глаза горят, сам весел. Как же, поймал обманщика и посрамил. Триумф налицо! Ушкуйника на драной козе не объедешь. Одно слово — молодец! Всякие ипатьевцы верх не возьмут. Но веселился он очень недолго — секунды три. Удар был сокрушителен: шестьдесят. Не поверил. Схватил перо, обмакнул в чернила и бойко начал пачкать бересту. Приятно видеть этакое рвение в молодом человеке, как написал бы великий драматург Александр Николаевич Островский. Однако пара минут у парня на это ушла. Теперь он выглядел несколько обескураженным, а половой удивленным, — видимо, тоже считал.
— Может быть, это случайность?
Я, вспомнив, анекдот с бородой, ответил.
— Второй раз — это будет совпадение, а третий — привычка.
Поняли не сразу. А когда дошло, Олег ржал так, что многие жеребцы позавидовали бы. И все лошади бы присели, как от голоса Ричарда Львиное Сердце. Конец веселью пытался положить обозленный Матвей. Он велел половому стоять подальше. Но не тут-то было. Того стали звать к разным столикам, видимо желая узнать мою простенькую шутку, а заодно заказывая вино и закуску. Эта возня длилась еще минут пятнадцать. Потом, мне все это надоело, я начал зевать, и бросив детские игры, мы продолжили беседу.
— А как же ты выбрался из Дамаска?
— Убежал. А у тебя сабля из дамасской стали?
— Да.
— Дорого отдал?
— Половец хотел очень дорого, мою жизнь. Но взять не успел, срубил я его.
— Так из чего лодки у степняков?
— Делают деревянные поперечины и обтягивают шкурами коней и сайгаков.
— Пробить такую болтом нехитро.
— Да, надо поглядеть, может и верно толковая вещь.
— Рыцарские латы ей не прошибить, это конечно, минус. Но возле каждого в таких доспехах идут подчиненные ему ратники. Вот тех-то можно и достать. А ты мне скажи, как опытный воин, почему сабли приходят на смену мечам? Вроде как мечом невозможно колющий удар нанести?
— Это все вранье тех людей, которые кроме ножичка для хлеба ничего и никогда в руках не держали, никого не кололи и не резали, а любят выставлять себя опытными бойцами. Меч, он тяжелее сабли. Центр тяжести ближе к рукояти, рассчитан для двух рук. Сабля полегче, тяжесть ближе к острию. Она хороша против степных. Пока замахиваешься мечом, кочевник увернется, тебя еще достанет. Вот на рыцарей — там меч нужен, латы саблей не разрубишь. И колоть им ловчей в стыки сплошного железа. Мы с половцами и прочими кочевыми народами бьемся чаще, чем с немцами и шведами.
Ну вот и славненько, вернулись к нашим баранам, точнее к моим.
— Понимаешь, в чем дело… Опасаюсь прихода врагов из Костромы.
— Ты же убил уже двоих!
— Боюсь их главаря это не остановит. Разбойник и душегуб. А арбалет с собой таскать не будешь, да и если случайно убьешь одного, другой тебя зарежет. Поэтому хочу тебя попросить — обучить всему, что умеешь.
В голове вертелась очередная глупая шуточка: особенно замечательному счету на бересте! Ну и уже на улице, отряхивая зад после пинка, заявить голосом экспериментатора: это получилось хорошо…
Матвей сказал:
— Это нетрудно. Можем хоть сегодня начать.
Ну уж дудки! Нынче никакой тренировки не получится: он будет петь дифирамбы Елене до ночи, постоянно отвлекаясь. И уйти уже будет неудобно, обидится. Поэтому пусть бежит к своим друзьям и изливается им.
— Сегодня никак не получится — тебе нужно добыть деревянные мечи и хорошо бы плохонькую кольчугу.
— На тебе же есть уже. В запас, что ли?
— Нет, это чтобы показать действие самострела. И мне нужно за арбалетом зайти. А перед этим браться за переезд к бабушке Аграфене, у которой снял комнату вчера. Еще нужно дождаться земляка, с которым вместе решили на новом месте пожить.
— Поискать его нельзя?
— Где он бегает по нашим делам, неизвестно.
— Да, это может затянуться… И у кого из наших лежат деревяшки, знаю. А вот кольчугу нужно будет где-то поискать…, — тут новгородский орел задумался не на шутку.
Я прервал его размышления.
— Лучше скажи: ты что делаешь завтра?
— С утра иду в церковь, еще кое-куда надо сбегать, накопились последнее время дела.
Да, последнее время, он явно был не делец.
— Ну давай после обеда здесь встретимся.
— Давай.
Мы пожали друг другу руки.
— Слушай, — припомнил ушкуйник, — а вот песню, что ты пел вчера первой, можешь сейчас исполнить? Как-то тронула меня. Я заплачу.
— Денег с тебя не возьму. Написана на английском.
— Ты и там жил?
— Нет, слышал как-то давно, еще подростком.
Взял в руки домру и запел опять по-русски, а потом на языке оригинала. Корчма стихла. Олег втихую опять стал держаться поближе. Кажется, пробрало всех песней из очень далекого будущего.
Двое чисто выбритых подошли, поздоровались, попросили записать им песню. Иностранный акцент резал ухо. Выяснилось — английские купцы, пришли за медом, ворванью и пушниной. Предупредил сразу: даром ничего делать не буду. Они тут же спросили у неласкового аборигена — сколько возьмешь? Решив не баловать иноземцев, зарядил три рубля. Британцев недолюбливаю за Крымскую войну, главный итог которой — уцелевший Лев Толстой, наш национальный духовный символ. Тертые жизнью иностранцы пытались жаловаться на бедность и торговаться, но были решительно пресечены.