Неожиданность
Шрифт:
— Слушаю.
— Подумал, решил: петь будешь ты, хочешь один, хочешь с командой.
— Они мне нужны, чтобы мешающую старушонку убрать подальше от девицы, один не справлюсь.
— Хочешь, моих еще тридцать человек возьми, в любой момент подгоню.
— Обойдемся, можем напугать девицу. Когда начнем?
— Завтра, устал я возле нее сопли жевать.
— Вот это речь не мальчика, а мужа!
— Сколько денег возьмешь?
— Сейчас мне пять рублей, завтра ребятам также.
Матвей высыпал деньги.
— Возьми сразу десять. Обязательно будь сам. Я новичок, а ты похоже,
— Объясни музыкантам, куда пройти.
— А тебе нельзя?
— Не местный.
Он унесся, как молния. Действительно, быстр. Не успел дух перевести, как мои музыканты с Матвеем во главе уже усаживалась за столом.
— Объясняй.
Ушкуйник начал говорить. Длилось это недолго — двое из наших эту церковь прекрасно знали. Боец ушел к своим. Я начал объяснять музыкантам, что завтра будем делать. Быстро понял, что все надо показывать на местности, с прогоном текста и музыки. А то тут они отвлекутся, тут испугаются.
Ох, не зря военные устраивают учения. Когда я был студентом, нас пять лет из шести учили военному делу в теории. А потом вывезли в лагеря. Там мы жили в армейских палатках вместе с обычными воинскими подразделениями. Одели в шинели, кормили вместе с солдатами, гоняли бегом на марш-броски с полной выкладкой. Как-то на одном из этих бросков увидели гриб взрыва, знакомый каждому по фотографиям. Атомный, ахнули мы. И стояли, разинув рты, вместо осмысленных действий, которым были обучены. Наше оцепенение прервал преподаватель нашей военной кафедры, подполковник: чего встали? Залюбовались взрывом бочки с бензином? Шагом марш!
На врачебной стезе слушать преподавателя в тихой аудитории и возиться с больным при работе в «Скорой помощи», где я долгое время подрабатывал — две большие разницы. Человек, которого лечишь, может быть буйным, пьяным, вырывающимся, пытающимся тебя ударить (иногда ему это удается), а ты делаешь свое дело. Пациент теряет кровь, задыхается, времени лишнего нет. Решения часто должны быть мгновенными. Моих музыкантов тоже надо обкатать. Я взял с собой на завтрак сыра, колбаски, вареных яиц. Доплатил. Поговорил с Олегом насчет давешних приказчиков и ссоры с ними.
— Редкие сволочи, — заметил Акимович — на работе перед всеми гнутся, а уж тут чего творят! Ну ладно, передо мной выделываются. На копейку возьмут, а уж гонору-то, претензий — тьма. Если видят, что человек один, могут его донять и, выманив на улицу, избить вдвоем. Я не раз корчмарю рассказывал про их проделки. А он: у меня в заведении тихо, а копейку они несут. Не понимает, что приличный человек сюда больше и не покажется, знакомым тоже отсоветует. Потеряет хозяин реальные деньги. Мне не верит. Это, говорит, из-за того, что чаевых от них тебе мало. А они мне гроша сроду не давали. С тобой-то шумели бы недолго. Встали бы твои ребята — враз бы сели приказчики за свой столик без дальнейших претензий. А ушкуйники за тебя встали — торгаши больше сюда не придут. Одного на улице встретят, обегут по кривой.
— Что, бойцы так страшны?
— Покалечат, а то и убьют враз. А хозяин приказчиков, если узнает, что
Я выдал полтину чаевых. Половой замаслился.
— Вы обязательно заходите к нам почаще.
— К тебе лично, — уточнил я.
Его чувства ко мне достигли апогея. Он проводил меня не только до двери, но и далеко за порог.
А мы пошли к месту завтрашней, уже оплаченной, работы. Церквушка была небольшая, но очень приятная снаружи. Подойдя к крыльцу, я осмотрелся. Вроде никаких нюансов. Отошел на три шага. Скомандовал:
— Отсюда пойдем.
Ребята молча двинулись за мной следом. Еще через несколько шагов:
— Отсюда заиграем.
Музыканты тут же сообщили, что нищие тянутся отсюда ещё изрядно: кто сидит, кто стоит.
— И что?
— Так они же заорут, драться полезут.
— Почему?
— Церковь активно с амвона призывает запретить дьяволовых слуг — скоморохов. Попрошайки, они тут активно зарабатывают, нас черт посылает, у них кусок хлеба отнять.
— Вот оно как…
Я прикинул, кто мне меньше всех нужен.
— Вот ты, — ткнул пальцем в парня с трещоткой, — пройдешь после нищих шагов пять, встанешь и будешь слушать.
— Чего?
— Мы немножко отойдем. И я заиграю на домре. Когда перестанешь меня слышать, беги к нам. Понял?
— Да, да.
И мы пошли. Заиграли и запели. И оказалось, что у меня играть, петь и идти одновременно, хорошо не получается. А рисковать нельзя. И учиться некогда. Спросил у ребят:
— Может быть, кто хоть как-то на домре играет?
После небольшой заминки отозвался парень с бубном.
— Я немножко учился.
Показал перебор струн, сыграл, спел. Передал ему инструмент.
— Пробуй.
Он попробовал, получилось. Правда не очень. Потренируем. Спросил молодца:
— Ты ночуешь у кого?
— У дальних родственников.
— Если не придешь сегодня на ночь, не сильно расстроятся?
— Двоюродный брат Семен и не заметит, а его жена Авдотья вечерок отдохнет от своего гнуса, о том, как родственник все в доме сожрал.
— Надо сегодня переночевать с нами, подучиться.
— С удовольствием.
— Ну, думаю по музыкальной части — все. Пошли по организационной. К первой службе всем подойти сюда. По моей команде идем с ушкуйником за девушкой со старухой. Махну рукой, заиграете эту мелодию, сейчас без домры. Матвей будет размахивать руками, внимание не обращать. Музыканты начали. Послушал. Приемлемо.
— Я запою, когда решу.
Махнул рукой. Понеслось. Вступил, когда они сыгрались.
— Далее — играем без перерывов до дома девушки. Если она встанет, поем дальше. Пойдет к Матвею, быстро перехватываем бабку. Она ни в коем случае мешать им не должна. Старуху держим за руки, поворачиваем к молодым людям спиной, затыкаем рот тряпкой. Завязываем сверху платком, чтобы не выплюнула. Прячем сзади под волосы. Стоим, беседуем. Бабуся сурового нрава, попытается укусить или пнуть. Не удивляться, не вскрикивать. Что надо делать дальше, скажу завтра по обстоятельствам. Вам молчать до раздачи заработанных денег. Кто чувствует, что не справится, откажитесь сразу. Вопросы?