Неожиданность
Шрифт:
Классический попаданец тут же заводит любовницу, с положением вплоть до княгинь, поражая испытанную разгульной и распутной жизнью бабу невиданной в средние века ловкостью в постели. Я всегда был и, надеюсь, — буду верен жене. Какая-то из высших сил явно обмишурилась.
Меня бы домой, в уютную больничку, поближе к любимой теще и замечательной жене, взрослым сыну и дочери. Там я уважаемый человек, меня любят больные, начальство ценит. А тут я не попаданец, а пропаданец какой-то.
Читал я о других попаданцах-врачах. Какого бы профиля он не был — терапевт, косметический хирург, обычный хирург — он все знает, все умеет, берется за любую операцию, знает все травы.
В мире, где я живу, даже у лучших врачей мира, у каждого, сделанное им кладбище: у хорошего — маленькое, у плохого — большое. Зато спасение больного именно тобой, кроме очень острых и внезапных состояний, типа — когда подавившемуся человеку взрезают горло и вставляют воздуховод — редки.
Замечательный немецкий врач и гуманист Альберт Швейцер на вопрос корреспондентов припомнить такие случаи, ответил, что такое было всего один раз. Был он на вызове в горах. Пришел, бедная хижина. Живут женщина и тяжелобольной мальчик. Врач переделал все что мог, состояние ребенка не улучшалось. Тогда мать сказала, что у них в горах исстари существует поверье. Если зарезать козла и намазать кровью животного больного, тот обязательно выздоровеет. Козлик в наличии. Швейцер осмотрел мальчика и попросил обождать. Утром состояние ребенка значительно улучшилось. Животину отвели обратно в загон, врач ушел. Жизнь парнокопытного была спасена.
Однако сильно хочется жрать, есть, кормиться. Проблема в отсутствии денег. Надо подумать о работе. Если попытаться заняться травматологией, то увидишь, что народу маловато. В двадцать первом веке в Костроме живет 200 000 человек, а здесь, похоже, в двести раз меньше. Травму за деньги пойдут лечить только бояре да купцы, а получат ее из них человек пять в год. На челядь всем наплевать. Умер от травмы — бог дал, бог взял.
Другие заболевания я лечить не возьмусь, так как не компетентен. Помню, сижу в поликлинике, гляжу на работу коллеги. Забегает терапевт, просит полечить его больного. Травматолог ласково отвечает, что в чужих специальностях не ориентируется. Вот и я также.
Ведь налечишь неловко, до смерти, особенно священника, потащат на пытки. Для завершения твоей бесовской карьеры — на кол. По мнению церковников, лечение не молитвой — это происки дьявола. И хоть весь город придет за меня просить, решение не изменится, церковь тут в большой силе. А у меня и креста-то сроду нет. Родители были атеистами, таким же вырастили и меня. Я и креститься-то толком не умею. В брежневскую пору атеистами были девяносто процентов населения.
С взятием власти борцами за гласность и демократию, народ обнищал, получку не платили, инженеры пошли добывать деньги торговлей, зачастую простыми продавцами. Ученые массово бежали за рубеж. Пенсии и заработная плата по сравнению с ценами стали просто мизерными. Мой отец, наш домашний поэт, в ту пору писал:
Я за хлебцем пойду за одним,
Погляжу на расценки с нолями,
И скажу — хрен бы с ним,
Нам не нужно колбаски салями.
Коммунистов отодвинули от руля. Народ разом лишился всей веры в коммунизм и капитализм, свободу и демократию, массово пошел в церковь.
Однако пора бы обедать. Ну даром не дадут, надо как-то заработать. Что же можно сделать для местного народа? Я решил не лечить. Лучше голодать, чем терпеть пытки. Остальные мои навыки, наверное, будут малопригодны в здешних условиях.
Поразительно интересная идея пришла в голову. Я же умею читать и писать, а это здесь, наверное, стоит денег. Пишет же народ много: письма, жалобы, договора, прошения. Опять же приходит письмо
Я вышел на рынок, вдохнул свежий запах навоза. За прилавками сидели продавцы. Одно место пустовало. Думаю, может человек куда отошёл. Посмотрел под торговым местом, товара не видать. Да. Прет, прет.
Веселый парнишка напротив, сказал, что хозяин в Ярославль за товаром ушел. Подумалось, что это близко, махом обернется. Обживусь — где-нибудь место арендую. На край, попрошусь рядом с кем-то на лавке посидеть или пообещаю отдать деньги попозже, когда заработаю. Что ж, попытаем удачи.
Сзади стоял чурбачок. Это хорошо. А то в мои-то годы долго и не выстоишь. Ну, как говорил последний генсек, главное — начать.
— А где товар? — спросил говорливый веснушчатый парень.
— Ничего нету — ответил я. — А чего делать можешь? — поинтересовался он. — Читать, писать, считать. — Экий ты ловкий! И швец, и жнец, и на дуде игрец. Я представил, как шью, жну, и дудю. Замысловато как-то. Ладно, милый друг, давай по делу. — А за место-то надо платить, или нет? — Обошли нас еще утром. Что ж, начало хорошее. Ну-с, батенька, покажем свои навыки. День бы шел томно, но уж очень охота что-нибудь съесть. Паренёк активно со мной беседовал. — Считаешь хорошо? — Отлично. — Посчитай-ка: 5+5+5. — 15 — сразу сказал я. Купцы загалдели. — А вот 5 раз по 10, — выставил вперед здоровенную бородищу матерый купчина. — 50 — отозвался пришелец из 21 века. Вздох удивления пронесся по рядам. Слушай, а ведь умножения и деления, судя по их удивленным лицам, здесь еще не знают. Да, от арабов отстали конкретно. Борода, ярко-рыжий, плечистый, широченный в плечах, встал с лавки, на которой сидел. Прогудел низким басом:
— Пошли в харчевню. — У меня денег нет — печально повинился я. — Угощаю — строго сказал купец.
Умница, возликовал в душе я. Желудок на эти славные речи, отозвался утробным рыком. Интересно, что предложит. Считать какую-нибудь фигню? А главное, что даст на обед. Если пустую похлебку, это будет горестно. Действительность превзошла все мои ожидания. В корчме торгаш взгромоздился на лавку.
— Тащи все, что есть — рыкнул он на полового. — Бегу, Фрол Кузьмич!
Рыжего тут, как видно, хорошо знали и уважали.
— Как звать? — спросил он меня.
Я ответил.
— Вот такое дело — начал наниматель. — Лишился я приказчика. Женился он на дочери купца Арефьева, и тот ей лавку выделил. И ушел ведь, подлец, в самый сезон — надо в Новгород ехать за товаром, а в лавке оставить некого. И не найти уже сейчас никого, грамотных в городе мало и все при деле. — Кузьмич откашлялся и продолжил. — Пойдешь ко мне? Платить буду хорошо, харчи мои.
Я для вида подумал. Спросил: сколько? Покупной способности местных денег я не знал. Положа руку на сердце, мог бы ответить, что пойду и за еду. Купец назвал сумму. Конечно — да! Купчина расцвел, замаслился.
Стали носить еду. Дали тучу всего, и мы накинулись на вкуснятину. Объелись мы быстро. Фрол отфыркался, рыгнул, и начал ознакомление с моей темной личностью. Ну что ж, это легко объяснимо — он оставит мне деньги и товар, а сам отъедет.
Первый вопрос был классическим для этой страны — ты не пьешь ли? Правда все пьющие, почему-то, обязательно представляются основателями общества трезвенников (как ни странно, в ближайшем к дому винном магазине. Но это выяснится немного позже.) Я ответствовал без глупых шуток. При найме на работу они неуместны. Ответил — выпиваю только по большим праздникам. Ответ купчину удовлетворил.