Неожиданные встречи
Шрифт:
Над Сорбулаком стонут кулички-ходулочники, кричат чайки, иногда просвистит крыльями стайка уток. Низко-низко над самыми солянками летают ласточки. Жарко, сухо, и мелкие насекомые не желают подниматься в воздух. Но на солнце находит облачко, на землю падает несколько капель дождя, и ласточки, вопреки народной примете, сразу же взмывают кверху: их добыча рискнула теперь расстаться со спасительными зарослями трав.
Брожу по берегу, присматриваюсь. Вот случайно кем-то оброненная большая, из синей пластмассы, пробка. Предмет заметный, и лисица оставила на нем свою метку, обозначила охотничий участок. Еще вижу кучу
На берегах Сорбулака отлично читаются страницы следов. Поэтому, повесив на плечо полевую сумку, два фотоаппарата, а также захватив баночку с гипсом и фляжку с водой для того, чтобы снять отпечатки понравившихся следов, отправляюсь бродить по гладкой солончаковой почве. На ней оказалось немало следов. Больше всего натоптала маленькая лисичка-корсак, и, хотя ей, казалось, делать тут было нечего, отпечатки ее лап виднелись всюду. Впрочем, быть может, она, хитрая, промышляла птенчиками ходулочников, а их бедные родители сразу взволновались при моем появлении.
Не ждал я увидеть здесь, на совершенно ровной поверхности пустыни, следы косуль. Издалека пришли они сюда от тугаев реки Или. Отсюда до Сорбулака не менее двадцати километров. Животные бродили ночью по просторному солончаку, потом собрались в кучку, потоптались на месте и вновь разошлись. Там, где почва была плотной, копытца косуль отпечатались красивым «сердечком», но едва животные ступали на вязкую почву, их след преображался: копытца, ради большей опоры, сильно расходились в стороны, оставляя еще и отпечатки «коготков».
Мне понравились следы барсука и корсака. Но я не стал пользоваться гипсом, а взял и вырезал кусочек почвы вместе со следами. Потом, когда они высохнут и затвердеют, экспонат для коллекции получится отличный.
На вязкую почву солончака забредали черепахи. Их следов-закорючек немало. Большинство животных сразу поворачивали обратно, но прочная, неприступная для врагов броня не способствовала развитию их сообразительности, и одна глупая черепаха не пожелала свернуть с ранее намеченного пути и безнадежно застряла в жидком иле недалеко от кромки воды.
Неожиданное внимание привлекает изрытая ямами земля. Тут дикие свиньи основательно покопались в поисках кореньев и личинок насекомых. Две крупные свиньи и пять подсвинков оставили на солончаке отпечатки копыт с «коготками». Где же такие большие и заметные звери скрывались на день? Вокруг голая, слегка всхолмленная пустыня, и нет на ней ни зарослей густых и высоких трав, ни кустов, ни деревьев. Да и как они ухитряются по ней путешествовать! Они так же, как и косули, пришли сюда из тугаев.
Незаметно пролетает день. Солнце уходит за холмы, розовое небо постепенно темнеет. Еще гуще синеет далекий хребет Заилийского Алатау. Теперь его белые вершины, покрытые ледниками, стали розовыми, потом побагровели и внезапно потухли.
Далекий и многоголосый крик чаек встретил рассвет. Где-то на другом берегу была их колония. Потом с неба полились трели жаворонков, и зазвенел от их песен воздух. Сегодня чайки неожиданно полетели одна за другой с озера в степь, все в одном направлении — на запад, к далеким синим холмам. Вскоре не осталось ни одной чайки. Далеко на горизонте, на холмах, будто букашки, медленно ползают тракторы. Там пахота, посевы. А за тракторами вьются белые точки. Теперь понятно: едва только трактористы приступили к работе, как чайки помчались на охоту. На пахоте отличная пожива: масса почвенных насекомых.
Захотелось побывать у полоски тростников на противоположном берегу Сорбулака. По целине направляюсь туда на своем «газике», подскакивая на ухабах. Вот наконец и проселочная дорога. Полоска тростничков отсюда недалеко, до нее каких-нибудь двести — триста метров. Она тянется вдоль родничка. Поэтому и дано название сему своеобразному уголку пустыни: «ручеек» по-казахски — «булак», «солончаковая впадина» — «сор». В бинокль вижу за тростниками обширное поле черной грязи, едва освободившейся от воды, и на нем — множество птиц. Стоят серые журавли, повернув в мою сторону головы, торчат головки каких-то уток. Их там много, будто вся впадина в столбиках.
Поспешно вытаскиваю фоторужье и медленно приближаюсь к этому царству пернатых. Птицы застыли, насторожились. Нет у них доверия к человеку, и мне не удается произвести верный выстрел. В воздух поднимается стая журавлей и, слегка покружившись, усаживается у того берега Сорбулака, который я недавно покинул. Потом взлетает множество, около сотни, гусей, выстраиваются прямой линией и тянутся к далекому горизонту. За гусями взлетает стайка уток и с громкими воплями уносится в сторону. Сверкая черно-белыми крыльями, поднимаются крупные утки-пеганки. Последней покидает место птичьего сборища стайка шустрых чирков.
Мне очень жаль потревоженных птиц и в то же время радостно, что именно здесь они нашли приют и никто не тревожит их покой. Идеи охраны животных постепенно проникают в сознание людей, а слово «браконьер» становится бранным.
Но откуда сейчас, в середине июня, в разгар гнездового периода, когда птицы давно уже живут только парами, занятые заботами о потомстве, могли оказаться на озере стаи журавлей, гусей и уток? Кто они — холостяки, отказавшиеся от семейных забот ради того, чтобы не увеличивать численность своего рода (на Земле стало так мало свободных и диких уголков природы, не используемых человеком), или, быть может, молодежь, которой полагается еще год, чтобы набраться птичьей мудрости, подготовиться к исполнению родительских обязанностей?
Потом брожу вдоль ручья, натыкаюсь на колонию барсучьих нор. Здесь немного возвышенное место, и есть единственный участок, где можно вырыть норы при столь близком стоянии грунтовых вод. А добычи — любимых ими медведок — достаточно. Как относительны наши представления о жизни животных! Барсуки селятся парами, друг от друга на значительном расстоянии, и вдруг здесь собралось небольшое общество.
Нахожу небольшую кучку сухой земли вблизи зарослей тростника, усаживаюсь на нее, вынимаю тетрадь и принимаюсь за записи. Вскоре забылся, строчки одна за другой ложатся на бумагу, и настолько отключился от всего окружающего, что до сознания не сразу доходит странный и очень знакомый звук: из тростников раздается негромкое хрюканье диких свиней. Кто бы мог подумать, что таким крупным зверям пришлось здесь на весь день укрыться!