Непарадигматическая лингвистика
Шрифт:
В-четвертых, мы видим здесь не собственно русские, но славянские нормативные сочетания: ano («да» – чешское и словацкое), дали (болгарское вопросительное слово).
В-пятых, комплекс становится привычным, если первый элемент квалифицировать в качестве междометия: да-а…, не + а…, а, да.
В-шестых, представлены двучленные партикульные сочетания, явно требующие третьего партикульного члена для завершения комплекса: и + къ, но + къ, да + къ, то + къ, къ + а, къ + и, а + къ и т. д., а в двучленном комплексе в языке не существующие.
Итак, мы видели, что комбинации + перестановки неких исходных элементов структуры CV порождают
Но, однако, в лингвистике существует и некая «свальная куча», суть которой еще требует детального разбора и подлинного экспериментального исследования. Это клитики. В соответствии со всем сказанным определяется и план второй главы монографии.
§ 2. Партикулы и союзы
Итак, обращаясь к партикулам как таковым, мы можем говорить о трех видах их существования. А именно:
A) они существуют как примарные единицы;
B) они «слипаются» между собой, образуя комплексы партикул;
C) они «прилипают» к знаменательному слову справа от него или слева.
В настоящей главе мы не предполагаем проанализировать все, что можно сказать об этих частях речи и о тех, что будут анализироваться в следующих параграфах: наша монография не является ни грамматикой отдельных языков, ни претензией на универсальную грамматику, но только попыткой представить грамматику партикул.
Однако все, что будет сказано далее в этой главе о партикулах как о примарных единицах, будет только метатеоретическим приближением к объекту. «На самом деле», становясь союзами, частицами, артиклями, партикулы никогда не оставляют всей своей былой семантики, хотя бы в виде некоторого шлейфа «скрытой памяти». Это очень хорошо понял А. В. Исаченко в своей работе над древнерусскими сочинительными сюзами а, и, то, ти [Isacenko 1970]. Исследование это написано задолго до появления открытий А. А. Зализняка, переосмыслившего тексты новгородских берестяных грамот, поэтому А. В. Исаченко пользовался в основном трудами В. И. Борковского. Но имевшихся данных оказалось вполне достаточно для окончательного вывода о том, что партикулы не покидают своих былых значений окончательно, грамматикализуясь в виде той или иной лексической единицы. Могу добавить, что они и не покидают свое полевое пространство, перекликаясь своими отдельными значениями. Выводы Исаченко были смелыми для того времени, да и сейчас они кажутся свежими. Он спорит с советской наукой, говорившей, например, об а как только о союзе, но спорит и с Ф. Копечным, считавшим, что совпадение в плане выражения частиц и дейктических местоимений «kaum ein blosser Zufall ist» [«по всей вероятности только случайно»]. Итак, каков же вывод А. В. Исаченко [Isacenko 1970: 203]: «F"ur eine Sprache wie das Ostslavische (11 bis 14. Jh.) ist es nat"urlich schwierig, die einzelnen Kategorien der “particulae orationis” streng voneinander zu unterscheiden und gegeneinander abzugrenzen. Die “syntaktische Perspective” war im Ostslavischen noch recht diffus, die syntaktischen Mittel noch nicht ausgebildet. ‹...› Bei vielen “grammatischen W"ortern” haben wir im Ostslavischen noch mit einem Synkretismus zu tun, wo Elemente wie a, i, to, ti etc. eben weder Konjunktionen, noch Interjektionen, noch Modalpartikeln, noch deiktische Pronomina, sondern sowohl Interjektionen, als auch Konjunktionen usw. waren»
[«Естественно, что для такого языка, как восточнославянский – XI по XIV в., – затруднительно различать некоторые классы «particulae orationis» и проводить границы между ними… Для многих «грамматических слов» восточнославянского мы имеем дело с неким синкретизмом, когда элементы вроде а, то, ти и под. не являются ни союзами, ни междометиями, ни модальными частицами, ни дейктическими местоимениями, но – и междометиями, и союзами»].
Но, как уже говорилось в главе первой, лингвистика как «нормальная наука» не терпит таксономической диффузности. Однако и она имеет периоды своих преференций. Таким был период истории лингвистики, условно называемый нами «морфологическим». Он выступает в работах В. М. Иллича-Свитыча, см. ниже также в книге В. С. Воробьева-Десятовского о местоимениях и т. д.
На смену ему пришел период, также условно говоря, «лексикографический». Именно он лежит в основе многочисленных сборников о «дискурсивных словах», в которых несколько партикул рассматриваются по отдельности и в изоляции от общих положений.
Несомненно, что примарными партикулами являются в своих истоках, в частности, три сочинительных союза а, и, но, получившие в русском языке самостоятельный частеречный статус и отработавшие свои собственные функциональные модели в общей системе языкового синтаксиса.
Однако их примарность в качестве первичных партикул признается (и признавалась) далеко не всеми исследователями.
Говоря более упрощенно, по вопросу об «этимологии» союзов а и и существуют две разные точки зрения: 1) они развились из «первичных» языковых единиц диффузного значения: междометий, частиц и под.; 2) они являются грамматикализованными коннекторами, восходящими к «застывшим» формам элементов парадигмы, скорее всего, это формы местоимений. Союз но, как будет видно далее, этимологически анализируется иначе.
Сводка взглядов на этот предмет дана в «Этимологическом словаре славянских языков. Слова грамматические и местоимения», 1980 (далее – Etim. slov.).
Авторы этого словаря считают, что славянское а восходит к междометию а или а-а, в случае эмфатического усиления (Френкель, Зубатый, Копечный, Бауэр и др.).
При более раннем подходе (Миклошич, Бернекер, Траутман и Славский; см. такую же точку зрения в словаре Садник-Айцетмюллер) а восходит либо к наречию, либо к «застывшей» падежной форме местоимения со значением ’отсюда’ («von diesem her»). Однако этот подход закрывает для союза а связи с междометием, частицами и под.
Дискуссионным остается и сопоставление славянского а с древнеиндийскими a, at (Бирнбаум). Есть и теория (Гуйер), согласно которой а связано со славянским предлогом от, в свою очередь родственным латинскому et и литовскому at-.
В «Этимологическом словаре славянских языков» под руководством О. Н. Трубачева (далее – ЭССЯ) союз а (*a) возводится к падежной форме местоименной основы индоевропейского местоимения *e/o, а именно – к аблативу единственного числа. То есть: *a < *ed/*6d [ЭССЯ 1974, вып. 1: 34].
Этимологическую историю союза и авторы соответствующей статьи в Etim. slov. видят – как и для а – в переходе от междометия к частице, а затем – к союзу. Они категорически не согласны с той позицией (Фасмер, Славский), по которой этот союз восходит к «застывшей» местоименной форме от e/ei. Само это местоимение, по их мнению, также местоименного происхождения.
Не согласны они также и со сближением славянского и с литовским ir и греческим .