Непарадигматическая лингвистика
Шрифт:
В достаточной степени «объясняющей» некоторые процессы, связанные с союзами и превращениями партикул в союзы, можно считать статью [Eroms 1996] об «эрозии» коннекторов и о выдвижении на первый план «связующих элементов» (ligateurs). Материалом исследования служил немецкий язык. Связующие элементы, по определению автора, являются «внутренними» компонентами высказывания, а коннекторы – внешними.
У ligateurs, таким образом, существуют три возможности:
1) интегрироваться во фразовую структуру;
2) занять начальную позицию;
3) занять позицию, «противостоящую» коннектору.
За исключением союза und, все позиции могут быть заняты в разнообразных комбинациях. Например, [Eroms 1996: 344]:
• Aber Fouque hat die Romantik trivialisiert.
• Fouque aber hat die Romantik trivialisiert.
• Fouque hat aber die Romantik trivialisiert.
• Fouque hat die Romantik aber trivialisiert.
Но
Хочется подчеркнуть мысль этого автора о том, что по мере эволюции языка возникает потребность в новых и более глубоко связывающих текст коннекторах, обеспечивая его кореферентность. Может быть, именно поэтому в славянских языках к
XVI веку партикульный «конструктор» исчерпал себя и начали возникать союзы и частицы, действительно восходящие к знаменательным словам.
Сходные мысли можно найти и в другой статье [Favart, Passerault 1999], в которой сравнивается семантическое толкование французских союзов и коннекторов и эволюция их употребления во французских текстах, с одной стороны, а также их частотность в речи современных детей, с другой. Оказывается, что у детей с годами употребление такого простого союза, как et, уменьшается.
Подобных работ о союзах можно было бы привести много, но все они, расширяясь, уводят нас от главного – эволюции исходных минимальных партикул.
§ 3. Детерминативы
Выше говорилось о том, что партикулы могут быть частью знаменательного слова, но могут быть и самостоятельными (примарными) единицами. В предыдущем параграфе в качестве таких примарных единиц были представлены сочинительные союзы индоевропейских языков; в русском это а, и, но. Упоминалось, что примарными партикулами можно считать и артикли в артиклевых европейских языках (разумеется, не только европейских).
Очередной проблемой, стоящей перед исследователем партикул, – а, по сути, все здесь можно считать проблемами, тем они и интереснее, – является вопрос о том, почему в одних языках артикль занимает препозитивную позицию по отношению к имени, а в других языках он постпозитивен? Судя по многим исследованиям, препозитивный артикль более грамматикализован, то есть обязателен. В постпозиции он ближе к клитике. Однако и для артикля бывает ситуация амбивалентная, например в румынском: он должен быть постпозитивным как артикль балканского языка и обязательным как артикль романского языка.
Но обсуждать все функции артикля в этих языках в книге, где основной упор делается на славянский материал, не представляется целесообразным, поэтому мы остановимся на особом явлении, которое можно считать чем-то промежуточным между артиклем, то есть примарной партикулой, и флексией знаменательного слова.
Речь пойдет о так называемых полных и кратких формах славянских (и балтийских) прилагательных. Студенты, знакомящиеся со славистикой, сразу узнают, что краткая и более древняя форма прилагательного это, например, красен, а полная форма – это краснъ + jь, то есть красный. Существует множество исследований, посвященных функциональному различию этих форм, которые в некоторых лингвистических конструкциях нейтрализуются, хотя различие все равно ощущается носителями языка. Например: Жена у него хитра / Жена у него хитрая. «Непарадигматическая лингвистика» помогла бы понять, что же все-таки стоит за этим присоединяемым – ь: коммуникативное намерение продолжить фразу, то есть ’та, которая.’, или же здесь присоединяется партикула jь, которая, как и многие другие с ней сходные, выполняет чисто артиклеобразную функцию.
Интересно поэтому обратиться к исследованиям, посвященным происхождению подобных славянских и балтийских форм прилагательного. Так, Х. Виссеманн [Wissemann 1957], приступая к подробному обзору этой проблематики, присоединяется к мнению Ван Вейка о том, что партикула jь прежде всего имеет относительное значение, то есть это не просто чистый детерминатив. Поэтому эта партикула «im Grunde ein anaphorischen oder deiktisches Pronomen ist» [«В основном имеет значение анафорического или дейктического местоимения»]. Ван Вейк выдвигает гипотезу о том, что эта партикула субстантивировала прилагательное, выделяя его.
Несколько отличался подход к этому явлению в других исследованиях славянских и балтийских языков. Так, балтисты, как пишет тот же Виссеманн, считали эту форму эмфатической [Wissemann 1957: 66].
Новую интерпретацию предложил Гамильшег, назвав это явление ’Gelenkpartikel’, то есть это как бы оторванная от артикля и редуплицированная часть (Gelenk – ’ сустав, член’). Например, в греческом выражении второе выполняет функцию Gelenk, объединяя номинатив и генитив. Х. Виссеманн склоняется к анафорической функции этой формы, например, находя подобное употребление в старославянском тексте (Марк 11: 22) при вторичном употреблении: вино новое, а не вина нова. В литовском же, по его мнению, аналогичная форма выступает, напротив, в значении неопределенного артикля. Х. Виссеманн находит в старославянских текстах и много других случаев употребления этой формы именно в анафорической функции.
Итак, спрашивает Х. Виссеманн, поскольку формы обеих языковых ветвей расходятся функционально, то какая ситуация употребления древнее, во-первых, и как и когда это возникло, во-вторых?
Он обращает внимание на то, что определенная (полная) форма более экспрессивна и часто связана с вокативом. В евангельских текстах определенная форма адъектива иногда подкрепляется и постпозитивным ТЪ, то есть партикулой в той же артиклеобразной функции.
Окончательный вывод Х. Виссеманна можно считать в целом интересным. Он полагает, что вторичное место «оторванного члена» после имени было первоначальным, но партикула – jь относится к синтагме в целом, так как в старославянских текстах не встречается *чловкъ-jь– добръ, *вино -jе ново и под. Со временем артиклеобразная функция этой партикулы усиливается, и порядок компонентов синтагмы изменяется, как, по его мнению, он менялся не однажды на протяжении балто-славянского развития.
К гораздо более древнему периоду возводит подобное расширение адъектива за счет артиклеобразной партикулы Б. Розенкранц [Rosenkranz 1958]. Он прослеживает сходную линию адъективного расширения от хеттского языка (в исследовании приводится много примеров) к иранскому материалу, что было отмечено еще Е. Френкелем, а от иранского – к славянскому и балтийскому [58] . Нечто подобное мы увидим ниже в разделе «Клитики», то есть и там, и здесь речь идет о «замыкании» через партикулу не слова, а целой синтагмы. Наконец, можно предположить, что «промежуточное» место партикулы между адъективом и именем в ряде случаев объясняется подчиненностью закону Я. Ваккернагеля, который, таким образом, распространяется не только на высказывание, но и на синтагму.
58
О нетривиальном сходстве ряда грамматических форм (и категорий) иранских языков, особенно персидского, и славянских языков Балкан неоднократно писала Д. И. Эдельман.