Непарадигматическая лингвистика

Николаева Татьяна Михайловна

Авторы предлагают в заключение концепцию Я. Бауэра, по которой и как союз является более древним, чем а в этом же качестве; однако и тот, и другой союзы восходят к междометиям.

В словаре ЭССЯ [ЭССЯ 1981, вып. 8: 167] славянский союз и (*i) восходит к «застывшей» форме того же и. – е. указательного местоимения *e-, но уже не к форме аблатива, а к форме местного падежа *ei.

Итак, в соответствии с существованием двух лингвистик, о котором говорилось выше, оба союза объявляются либо первичными единицами, в широком смысле междометного происхождения, либо вторичными флективными формами.

Естественно, что Ф. Адрадос, о котором упоминалось выше, считает некое i (неясно только, как с ним связывается славянское и), образующее

так называемые «вторичные» окончания индоевропейского глагола – -mi, – si, – ti, – nti – именно «дейктической частицей» [Adrados 1992: 16]. Естественно также, что принадлежащий к противоположной школе Э. Хэмп [Hamp 1984], анализируя славянское и и балтийское ir, не сомневается в том, что и славянское – «местоименного происхождения» [Hamp 1984: 174]. Именно *i он считает точной реконструируемой формой Loc. sing., а *ei, реконструируемое обычно как архаичная форма союза i, формой некорректной. В его работе интересно то, что ir балтийское он рассматривает как комплекс: I + R. Этот последний компонент (то есть сонант) он видит в индоевропейском медиальном залоге, в греческих союзах и частицах: , , , в древнеирландской приставке ro– и т. д. Все это, по его мнению, есть отражение индоевропейской «частицы» *г. Таким образом, по несколько странной логике, и не имеет права быть первичным элементом, а r – имеет.

Противоречивость и сложность квалификации двух самых простых сочинительных союзов, как кажется, объясняется именно этим принципиальным различием двух лингвистик. Но приверженцы обеих не могут не чувствовать дейктическую природу этих частиц – первичных или вторичных. Именно поэтому ими «предлагаются» для частиц близкие к дейксису падежные формы: локатив (местный) или аблатив.

Особняком от этих двух союзов, которые могут считаться либо грамматикализованными исходными междометиями, либо «застывшими» падежными формами от индоевропейского местоимения *e (примечательно, что им все же приписываются формы аблатива и локатива, то есть периферийных падежей, по Р. Якобсону, однако описываются они в любом случае единообразно), представляется в словарях история союза но. В Etim. slov интересующий нас союз разнесен, по сути, по трем словарным статьям: no – междометие, которое, по мнению авторов, новейшего происхождения, nu/no – междометие, частица и союз (в русском языке – побудительная частица) и пъ, собственно противопоставительный сочинительный союз (в русском языке – это но). Авторы словаря считают, что в основе и nu, и пъ лежит детский лепет (patri k lalick'emu podhoubi). Однако именно для этого союза (последний алловариант) приводятся параллели: греч. , , древнеинд. nu/nu, литовское nunai, палайское n(a), хеттское nu, тохарское no, латинское num. Къ рассматривается также и в качестве первого компонента частиц: nego, neze, nebo. Связывают его также и с местоимением он + ъ/а/о.

Таким образом, в случае но авторы Etim. slov. близки к более общей концепции о существовании «пучка» частиц (междометий, союзов) с общим консонантным началом – опорой (Stammlaut, в немецкой традиции), то есть n-овых партикул. В случае же а и и о подобных сближениях, по мнению авторов Словаря, говорить затруднительно.

В фундаментальном труде Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова «Индоевропейский язык и индоевропейцы» [Гамкрелидзе, Иванов 1984: 359] союз no сопоставляется с древнеирл. no, литовским nu-, общеславянским *nu, старославянским пь. Существенно то, что он (и его функциональная семантика) входят в современные начинательные (для высказывания в целом) сентенциальные наречия. Он, таким образом, близок и русскому ныне, и английскому now.

Это связано, в свою очередь, с реконструируемыми двумя формулами соединения предложения в древних индоевропейских языках. Обе они выводятся

из первоначального бессоюзия, а соединяющие частицеобразные дискурсивные элементы впоследствии грамматикализуются.

1) Согласно первой модели, в абсолютном начале высказывания располагается комплекс клитик, отражающий дальнейшее развитие синтаксической цепочки из полнозначных слов. Комплекс этот как бы «навешивается» на первую, абсолютно инициальную, единицу: *nu/*no; *t^ho; *so; e/o [Гамкрелидзе, Иванов 1984: 359] [56] .

56

См. об этом более подробно в первой главе.

Nu– являлось в этом смысле начинательным элементом. Приведем пример хеттского текста из книги Гамкрелидзе—Иванов [Там же: 356] [57] :

nu -us -sa-an A.N.A. Ma-ad-du-Ua-at-ta se-er za-ac-ci-ir («И они сражались за Мадуватту»); nu9 – us-ma-as-k'an ^L'UIGI.NU.G'AL. ^L'UU.!UB p'i-ra-an ar-ca [p'e]– cu-da-an-zi («И они ведут слепого и глухого перед собой»).

57

Существенно, в пределах нашего общего подхода к сочинительным союзам, что это хеттское nu– переводится ими всюду как ’и’. 

2) Вторая модель соединения предложений в индоевропейских языках оформлялась так, что из начального, так же бессоюзного, примыкания, на базе «частиц», в первоначальной своей функции подчеркивающих и выделяющих одно какое-то полнозначное слово, возникал синтаксически полноценный тип соединения высказываний в одно целое. Таковы, например, греческие частицы и сходные с ними по функции [Мейе 1938: 375]. Ср. сходное по функции русское же: Я уговаривал его попросить прощения. Он же никак не соглашался.

Итак, но возводится без особых разногласий к *nu-, коннектору-актуализатору, передающему нечто актуальное и существенное сию минуту (то есть это семантика: ’вот-здесь-сейчас’).

Необходимо еще раз подчеркнуть, что в нашей работе говорится только о тех союзах, которые восходят к партикулам и/или являются партикулами. Между тем, конечно, огромное число союзов не состоит из партикул и не восходит к ним. В этом отношении их можно рассматривать с более широкой точки зрения, как, например, это делают Фавар и Пассеро [Favart, Passerault 1999]. Они разделяют всю семантику союзов на укрупненные семантические зоны и для каждой зоны дают список входящих в нее союзов (коннекторов). Затем выявляется возникновение союзов – по группам и зонам – в детской речи: сначала устной, а затем устной и письменной.

Возможно и совсем иное расчленение союзов (коннекторов): деление их на внутренние и внешние. То есть на те, которые соединяют члены одного предложения, и на те, которые соединяют сами эти предложения. Подобное разделение было сделано нами с И. Фужерон [Николаева 2004], союзы при этом назывались внешними и внутренними. Представим хотя бы часть полученных в этом плане результатов. Это:

• Отношение в тексте числа внешних союзов к внутренним.

• Возможность опустить союз без значительного ущерба для смысла.

• Наличие негации (явной или имплицитной) в соединяемых предложениях.

• Согласование соединяемых предложений по виду.

• Согласование соединяемых предложений по времени. Материалом исследования послужил сборник рассказов русских писателей «Мои собачьи мысли» (М., 1994).

Приводим полученные результаты (в процентах):

Таким образом, можно сразу увидеть, что внешние союзы соединяют высказывания, где меньше согласования по виду, меньше согласования по времени, редко выражается уступительность. Зато внутренние союзы скрепляют высказывания, в которых и другие способы соединения выражены достаточно явно. Интересно, однако, что при различении этих двух типов связи негация практически не играет роли.