Непереплетённые
Шрифт:
— Ты боишься меня, — говорит она. — Боишься того, что я могу знать.
— Ничего ты не знаешь.
— Ты в этом не уверен — потому что ты не Хит.
Анисса выключает передатчик и толкает себя вперёд сильнее, чем прежде, хотя ей становится всё хуже. Её преследователь, человек, прикидывающийся Хитом, похоже, приближается, однако трудно сказать наверняка. Единственное, в чём она уверена — у притворщика усовершенствованный костюм, умеющий, среди прочего, имитировать голоса.
Хита схватили или, что более вероятно, убили. Они, видимо, ворвались на развалины Сентрейлии и начали хватать беглых расплётов,
Слова «Обнаружено заражение» словно начинают жить собственной жизнью, пульсируя на дисплее, как навязчивая реклама. Температура снаружи упала до приятных 619 градусов [8] .
Ей хочется мчаться бегом, но костюм для этого не создан, и остаётся только идти на максимальной скорости сквозь сюрреалистический пейзаж. Если она замедлит шаг или остановится, преследователь её настигнет. Если она позволит разрастающейся инфекции повлиять на себя, если поддастся слабости, головокружению, ему и ловить её не придётся. Она чувствует, как утекают из неё силы, как распространяются в крови патогены. Мир вокруг приобретает серый оттенок.
8
326 по Цельсию.
— Тебе не сбежать, — слышит она тихий голос.
Не голос Хита, более низкий и хриплый, потому что идущий за ней человек перестал притворяться — теперь он честен до жестокости.
— Я же тебя отключила.
— Я на альтернативной частоте. Мы знаем, что тебя зовут Анисса Прюитт. Хватит убегать, пора тебе остановиться.
— А что, у меня есть другие варианты? Награда для тех, кто сдаётся?
— Безболезненный конец. Шанс жить в разделённом состоянии.
«Ну спасибо!» — думает Анисса, но вслух не говорит ничего. Преследователь, не ожидая ответа, продолжает настаивать.
— Я знаю, тебе больно, Анисса. Знаю, что очень больно, потому что наши костюмы автоматически обмениваются информацией. Сейчас тебе очень плохо, но ты можешь это прекратить. Сдайся, и я настрою подачу анестетика на твоём костюме, чтобы убрать боль. А потом уведу тебя отсюда. Тебя отвезут в заготовительный лагерь, и твои органы дадут жизнь другим людям. Ты будешь жить в них. Разве это не лучше, чем бессмысленное самоубийство?
— Отвали на всех частотах, — отрезает она.
Голос умолкает, оставляя напряжённую тишину. Он всё ещё здесь, красный огонёк на её дисплее, немой, но неумолимый.
Анисса подбадривает себя. Против всех физических законов шахта растягивается и плывёт перед её взором. Тяжёлые ноги поднимаются с трудом, в костюме всё неудобнее. В этом забеге, да ещё и с грузом инфекции, ей не победить, но она не желает сдаваться.
Мелькает мысль: что если отнять руку и покончить с этим? В этом есть резон, потому что так удастся нейтрализовать инфекцию. Ампутация не спасёт её, заражение крови надо будет лечить постепенно, потребуется время. Но хирургическое вмешательство запустит восстановительный процесс в её теле.
Есть только одно «но» — она не может себя заставить.
«Папа так не сделал бы, значит, и я тоже», — думает она, стискивая зубы. Этот костюм был создан для пожарников, готовых с радостью получить органы расплётов. Согласившись на это, она станет соучастником. Есть черта, которую она никогда не переступит, даже если это означает смерть в шахте. Единственное утешение — мёртвой её не разберут на органы. К тому времени, как её труп выволокут отсюда, поживиться будет нечем.
И она продолжает идти. И будет идти дальше, пока не свалится от септического шока. «Здесь я и умру, в огненном тоннеле. Смахивает на проклятие».
И тут её озаряет идея.
Довольно глупая, Анисса ни на что подобное не решилась бы в любых других обстоятельствах. Она сомневается, что у неё хватит смелости и в этих обстоятельствах тоже. Но вариантов всё меньше. Или сдаться и пойти на ампутацию, или это…
Она вскрывает печать на левой перчатке, стягивает армированную ткань, обнажая плоть. Рука болезненно-багровая, липкая от выделений. Горячий воздух бьёт по нервным окончаниям, и Анисса вскрикивает от боли. Но худшее ещё впереди.
— Папа, если у меня не получится, прости, — говорит она.
И прижимает обнажённую ладонь раскалённой стене.
ГОСПОДИ ГОСПОДИ ГОСПОДИ
«Только не падай в обморок, — твердит она себе. — Упадёшь — и больше уже не поднимешься». Но земля под ногами неустойчива, качается и кренится, словно море под кормой корабля, и шок почти неизбежен, потому что О ГОСПОДИ, КАК ЖЕ БОЛЬНО, она и представить такого не могла. Ей хочется свернуться в комок и умереть, страшно хочется, но милосердное поражение — то, что Анисса не может себе позволить и не позволит. Она должна идти дальше.
Кожа на руке опалена, но беглянка старается этого не замечать. Она натягивает перчатку на исковерканную плоть, едва сдерживая крик, потому что боль возобновляется. И не останавливается, пока рука не прикрыта полностью.
На дисплее появляются надписи: «Ожог третьей степени», «Серьёзное повреждение тканей» и снова «Рекомендована ампутация». Но слово «сепсис», мигнув в последний раз, исчезает. «Потому что я его выжгла, как если бы приложила факел к открытой ране». До полного излечения ей ещё далеко, потому что кровь по-прежнему заражена. Но теперь первоначальный источник инфекции удалён, начался процесс заживления. Иммунная система довершит остальное.
— В ампутации отказано, — говорит она.
И делает шаг вперёд. Потом другой. Третий.
Она проходит ещё две мили. Как и преследователь.
Нервные окончания в руке Анисса сожгла, поэтому боль переходит в пульсацию, сильную, но переносимую. Преследователь нагоняет. Она обнаруживает шанс оторваться от него. Чуть впереди нависающий кусок скалы разрезает тоннель надвое как раз в том месте, где он сужается до почти полной непроходимости. Видимо, произошло обрушение, а поддерживающие балки сгорели и не смогли больше нести свою ношу. Какова бы ни была причина, это даёт Аниссе преимущество. Идущий за ней человек крупнее и сильнее, обычно это плюс, но сейчас работает против него — ему никогда не преодолеть это препятствие.