Непобежденные. Кровавое лето 1941 года
Шрифт:
Капитан Лукьянюк, получив от генерала задачу, был в недоумении и тревоге: как он сможет с двумя сотнями бойцов оборонять целый город? Он знал, что Трубчевск совсем рядом, и не успеют они туда прийти, как там окажутся немцы.
Покрутившись среди окружения генерала, Лукьянюк узнал, что из 137-й дивизии никто еще не вышел. Вообще нет никаких сведений ни о Гришине, ни о Шапошникове. Сплошного фронта на участке Новгород-Северский не существует, сил в армии очень мало, а надеяться, что в ближайшие дни на этот участок выйдут наши резервы, было, в общем-то, только мечтой.
Прибыв
В этот же день, 28 августа, в леса юго-восточнее Трубчевска, за Десну, вышел и полк капитана Шапошникова, от Суража не встречавший ни своих, ни немецких частей. У Трубчевска представители штаба армии направили полк на сборный пункт, где Шапошников и узнал, что фронт стоит на Судости, то есть позади их. Вечером этого же дня на сборный пункт прибыл и обоз полка, успешно выведенный из-под удара немецких танков комиссаром полка Наумовым.
Целые сутки люди отдыхали и приводили себя в порядок, веря и не веря, что они все-таки и в этот раз вышли к своим.
Лейтенанта Вольхина разбудил уже забытый было запах пшенной каши. Бойцы его роты доставали из вещмешков котелки, готовясь к обеду. Знакомая фигура Миши-повара разбудила в нем воспоминания.
– Мишя, что у тебя на обед? – с улыбкой, заранее зная ответ, спросил Вольхин.
– Кашя, – просто, но с достоинством ответил Миша.
Вольхин засмеялся: «Кашя! – очистительно, легко, от души, как не смеялся очень давно. – Живы! Полк живой!»
Полковник Гришин с управлением дивизии в Трубчевск вышел днем позднее Шапошникова. Он быстро нашел штаб полковника Ивашечкина, который поставил его дивизии задачу на оборону Трубчевска.
От Ивашечкина Гришин поехал к Шапошникову.
– Здравия желаю, товарищ полковник, – не скрывая радости от встречи, поздоровался Шапошников.
– Здравствуй, – крепко пожал ему руку Гришин. Шапошников заметил, что глаза его потеплели. – Давно здесь?
– Позавчера утром прибыли.
– Сколько у тебя людей?
– Пятьсот пятьдесят человек, орудий – три, минометов – пять, пулеметов – тридцать, лошадей – около сотни, автомашин – пятнадцать…
– А это откуда? – перебил Гришин удивленно.
– Пристали по дороге.
– Из нашего автобата?
– Нет, кто откуда. И уходить не хотят. Были три шофера-грузина, без машин, хотел их в пехоту направить. «Нет, мы себе найдем!» Исчезли куда-то, а через день все трое на машинах приехали. А что с автобатом, товарищ полковник?
– Накрылся автобат, – со злостью вздохнул Гришин, – под Ляличами, со всем хозяйством, видимо. Теперь будут таскать особисты… А сколько у тебя кухонь?
«Опять…» – Шапошников вспомнил, что этот вопрос Гришин ему один раз уже задавал.
– Девять, а что?
– Ого! Куда тебе столько? Две отдашь Михееву. Люди от него придут.
– Михеев вышел? – обрадовался Шапошников и подумал: «Значит, теперь дивизию точно не расформируют, а то такого позора Гришин бы не перенес…»
– Пятьдесят человек привел, – ответил Гришин, – а от Смолина и Корниенко никаких вестей. Малых, правда, здесь, но что там у него – сотни не наберется, так с одной пушкой и воюет…
Полковник Гришин, когда узнал, что прибыла группа из полка Михеева, да еще со знаменем полка, обрадовался так, будто ему вручили орден. Если бы не это, то, вполне возможно, вопрос о существовании дивизии решался бы уже в штабе фронта. Он знал немало примеров, когда расформировывали дивизии, понесшие и не такие потери, как у него, и даже под командованием заслуженных и широко известных в армии командиров, и понимал, что если у него под командованием останется только полк Шапошникова, то и его дивизии вряд ли миновать подобной судьбы. А свою дивизию Иван Тихонович Гришин любил, в глубине души считал, что она воюет гораздо лучше других, и даже одна мысль, что ему пришлось бы с ней расстаться, была для него мучительно невыносимой.
В штабе армии, когда он туда приехал, зашел было разговор: целесообразно ли иметь несколько истощенных дивизий, может быть, переформировать их? Полковник Гришин категорически дал понять, что его дивизия не будет расформирована, и сумел убедить командующего, что она вполне боеспособна. Впрочем, на общем фоне это действительно так и было.
А через сутки полковнику Гришину доложили, что в расположение дивизии вышла группа лейтенанта Нагопетьяна в количестве семидесяти человек и батарея лейтенанта Сливного.
– Ты понял, Алексей Александрович? – обрадовался Гришин, обращаясь к Яманову. – К нам идут наши же люди! А ведь могли бы и остаться в любой другой части или куда направят со сборного пункта, там не больно-то разбираются – приказали, и все. Батарея? – переспросил он адъютанта. – Позовите ко мне ее командира.
– Сколько орудий вывели? – спросил он лейтенанта Сливного, когда тот вошел в блиндаж и представился.
Иван Сливный ожидал этого вопроса, но никак не думал, что командир дивизии спросит его прежде всего об этом.
– Никак нет, товарищ полковник, – растерялся было он. – Разрешите доложить? Десятого августа вел бой с танками в селе Питири, подбили и сожгли одиннадцать и четыре бронетранспортера. Потерял связь с полком и отходил на Климовичи, но там были уже немцы, оттуда на Костюковичи, в бою при переправе через реку Ипуть пришлось оставить орудия: кончились снаряды и побиты все лошади. Оттуда пробирались ночами на Брянск, и вот вышли, шестьдесят человек.
– А я уж обрадовался – батарея… Чем теперь воевать будешь? Потерял орудия – сам и добывай как хочешь. Иди, – разочарованно закончил Гришин.