Непобежденные. Кровавое лето 1941 года
Шрифт:
– Молодец, иди отдыхай, до вечера… – «Что бы сказал генерал Еремин – сто пятьдесят танков. Не поверил бы, конечно», – подумал Шапошников.
Да, действительно, круглая цифра, а этого Шапошников не любил. Сомнительно было и то, что в одном месте и такая масса танков. «Может быть, немцы готовят бросок, а это ударный кулак? Какой смысл теперь наступать на Костюковичи: и задачи не выполним, и сами погибнем… Почему так необходима эта операция? Привлечь на себя силы противника, попытаться их сковать, или, может быть, это должно
Через час на броневике приехал полковник Ивашечкин. Поздоровавшись с Шапошниковым, первым делом спросил:
– Со штабом дивизии связь есть?
– Нет, третьи сутки. Утром приезжал какой-то генерал из штаба армии. Приказал наступать на Костюковичи.
Ивашечкин горько усмехнулся:
– Приказ отменяю. – И добавил тихо: – Ты что думаешь, среди генералов дураков не бывает? Перед нами танковая дивизия, мощный кулак да мотодивизия подходит. Это еще самое малое. Есть сведения, что перед фронтом нашей армии действует до двадцати дивизий. А у нас сколько? Не знаешь? И не надо, лучше не знать…
– Товарищ полковник, почему они теснят нас на юг, а не на восток, к Москве?
– Пока не знаю.
– Вышел ли штаб Магона?
– Никаких сведений о его судьбе не имею. Возможно, погиб.
– Кто у меня соседи?
– Слева дивизия Бирюзова, справа – Осташенко. А Попсуй-Шапко, есть сведения, погиб. Бахаров и кавдивизия в резерве. Мой штаб во Мглине. Учти, что все эти дивизии в основном номера. Твой полк, гляжу, наиболее организованная дивизия в корпусе, а сейчас, может быть, и в армии…
– Да у меня всего-то, я же докладывал.
– У других еще меньше. Учти: приказы, любые, выполнять только мои или Гришина. В случае приказа на отход уходить вдоль линии Сураж – Унеча, до Трубчевска.
«Ничего себе, – подумал Шапошников. – До Десны…»
Трубчевск представлялся ему такой глубиной России, что стало жутко от мысли: «Куда пришли…»
Полковник Гришин после боя у Церковищ, отходя вместе со своим штабом, под вечер, у Костюковичей, встретил батальон связи капитана Лукьянюка, которого не видел двое суток. От Милославичей связисты, оставив там весь провод и катушки, опять действовали как пехота. Когда полковник Гришин пришел в расположение батальона, там копали окопы.
Капитана Федора Лукьянюка Гришин знал несколько лет, за отличную организацию связи сам представлял его к ордену Знак Почета. До войны он любил бывать у связистов, знал, что батальон подготовлен отлично, а в моральном отношении это едва ли не самая надежная единица: личный состав – в основном автозаводцы, комсомольцы, ребята грамотные. Многих Гришин хорошо знал не только в лицо.
– Товарищ Старостин! – приветливо помахал Гришин политруку с большим грустными глазами.
– Откуда тебя знает командир дивизии? – спросил Старостина красноармеец Пархаев, его земляк.
– Я до войны книги выдавал в батальонной библиотеке, а она у нас была лучшей в гарнизоне, досталась еще от старой дивизии. Полковник Гришин часто приходил, вот и знает меня.
Политрук Старостин и Пархаев как земляки – жили на одной улице, с начала войны держались вместе, – и на этот раз, как и всегда, отрыли окопчик на двоих. Старостин, раскладывая по дну окопчика солому, не заметил, как подошел командир их взвода старший лейтенант Бажайкин:
– Товарищи, спать по одному. Пока будем держать оборону здесь, уйдем утром.
Пархаев уснул мгновенно. Старостин, борясь со сном, просидел до темноты свое время, а в девять вечера растолкал напарника:
– Виктор, давай ты, да смотри не усни.
– Да-да, слышу…
Проснулся Старостин среди ночи. Ярко светила луна, было тихо. Поискал глазами Пархаева – лежит на бруствере.
«Убит?» – испугался Старостин. Ему то ли снилось, то ли пригрезилось, что рядом стреляют, где-то недалеко рвутся мины, но проснуться не было сил.
– Спишь? – растолкал он напарника.
Орудия, стоявшего неподалеку, не было. Старостин, проверив соседние окопы, понял, что все ушли ночью, а их, как самых крайних в цепи, забыли предупредить.
– Эх, Виктор, проспали из-за тебя. Что теперь делать?
– Убей меня, Николай, – виновато сказал Пархаев.
Лесочком они прошли к какой-то деревне, а когда вышли на улицу, рядом раздалась длинная очередь из пулемета.
– Рус! Руки вверх!
Пархаев остолбенел, но Старостин ткнул его локтем в бок, и оба, прижимаясь к забору, пригнувшись, побежали по улице.
Свернули в калитку, куда-то бежали и, не помня как, оказались в своем окопчике.
– Я тебе говорил, что лучше идти лесом к железной дороге!
– Откуда же я знал, что в деревне уже немцы. Как это наши так быстро ушли? Давай хотя бы закурим, – сказал Пархаев.
Обоим стало не по себе: оказаться одним, да еще ночью, когда рядом в деревне немцы.
Вскоре на дороге послышался шум мотора.
– Николай, а это ведь явно ЗИС-5. Неужели наши?
Вылезли из окопчика, осторожно подошли к дороге, ожидая колонну.
– Смотри, трое идут. Кажется, в наших касках, – сказал Старостин.
Командир батареи, куда попали Старостин и Пархаев, – а это оказался гаубичный артполк Полтавской дивизии, – взял их обоих с собой.
Утром батарея догнала свою дивизию, комбат предложил им остаться на батарее, но оба отказались.
– Смотрите, а то был приказ товарища Сталина, что бродяг расстреливать.
– Нет, мы, пожалуй, будем искать своих. Они где-то недалеко.
Оперативный дежурный штаба, куда зашли Старостин и Пархаев, не удивился их вопросу – где может быть дивизия Гришина, а даже благожелательно сказал: