Непобежденные

Рыбин Владимир Алексеевич

Вскоре по мостику застучали шаги немецких солдат, шагавших впереди кухни. Григорий пропустил их, осторожно выглянул, разглядел в темноте пароконную упряжку и две фигуры, покачавшиеся на передке кухни. Он вылез из-под мостика, спокойно пошел навстречу лошадям, взял их под уздцы, остановил. Один из немцев соскочил с передка, сердито лопоча, пошел к нему. Григорий шагнул навстречу, схватил за горло, приподнял, потряс обмякшее тело. И другой солдат тоже соскочил с передка, стараясь разобраться, что там происходит в темноте. И тоже оказался в руках Григория. Этого немца душить было нельзя. Тогда он наклонился, зачерпнул полную горсть грязи, вдавил в широко разинутый рот, подержал для верности и, когда немец перестал рваться, принялся

связывать его. Потом взвалил его на сидение, сел сверху и дернул вожжи вправо, в кусты.

Так они всей группой и приехали в расположение полка — верхом на горячей кухне. Отправив пленного в санчасть, чтобы привели в чувство, Григорий принялся исследовать захваченную кухню, ее содержимое. Налил себе полную миску, попробовал, подумал и принялся есть, заранее радуясь тому, с каким аппетитом будут уплетать бойцы наваристый «хрицевский» суп. Доесть ему не дали. Прибежал посыльный, сказал, что его срочно вызывают в санчасть.

В санчасти Григорий увидел командира полка и испугался за пленного — жив ли? Но разглядел его на скамье у стены здоровехонького, только перевязанного.

— Пожалуйте на хрицевы харчи, — сказал он командиру полка.

— Сначала полюбуйтесь на свою работу, — сердито прервал его Рубцов. — Почему пленный так изуродован? Нос свернут, зубы выбиты, глаз заплыл.

— Не знаю, — искренне удивился Григорий. — Я ему рот зажал, а он начал руку кусать. Может, придавил трохи?

Взрыв хохота был неожиданным для всех. Немец вскочил, заозирался испуганно.

— Знаете, почему нас не отводят на отдых? — отсмеявшись, сказал Рубцов. — Потому что немцы боятся пограничников, против каждого нашего батальона по полку держат. Другие, что сменили бы нас, не менее отважны, но пока бы они снова научили немцев бояться?! Страх, какой пограничники нагоняют на врага, — это тоже оружие. Верно, я говорю, товарищ Вовкодав?

— Так точно, бисову их мать, хай бы они все… — И добавил просительно: — Пожалуйте на хрицевы харчи, товарищ подполковник, стынут ведь…

А на другой день повезла их, девятерых отобранных для слета снайперов, штабная полуторка, прямо по скользким сырым полям повезла, в объезд пристрелянного немцами участка севастопольской дороги. Впрочем, последнее время и стрельбы почти не было: поутихли немцы, то ли не хотели тормошить пограничников, то ли затаились для чего-то. В поле неожиданно встретили каких то гражданских на точно такой же полуторке.

— Что вы тут разъезжаете? — окрикнули их.

— Траву ищем, — бойко ответила розовощекая девчонка, стоявшая в кузове.

— Которая помягче? — захохотали бойцы. — Так ведь рано, поди, нету еще травы-то.

Можжевельник нам нужен. У вас зубы ни у кого не качаются?

— У немцев, может, и качаются…

— Вы что-нибудь о цинге слышали?

— Приходилось.

— Одно спасение от цинги — зеленые ветки.

— Так на Фиоленте можжевельника пропасть. По обрывам растет.

— А ведь верно, — обрадовалась девчонка и забухала в кабину. — Поехали!

На слет снайперов съехалось человек двести. И разглядеть друг друга не успели, как усадили их всех на лекцию. На поляне в небольшой тополевой рощице черноволосая женщина-военврач рассказывала им все о той же цинге, что бьет она будто бы так же наповал, как снайперские пули, только бьет своих. Чтобы не было цинги, нужны овощи, а овощи за морем, и доставить их в Севастополь в достатке не представляется возможным. Но источники витаминов можно найти на месте. На содержание витаминов проверены акация, барбарис, боярышник, дуб, крапива, лебеда, можжевельник, пихта, полынь, сосна и многие другие дикорастущие. И оказалось, что почти все они — эликсиры здоровья. Задача состоит в том, чтобы собрать растения, переработать, и не менее простая задача — споить все эти настои братьям славянам. Потому что фактов несознательного отношения к профилактике цинги хоть отбавляй. Бойцы пьют горькую

настойку неохотно, и остается надеяться только на рост сознательности. А потому лучшие люди армии, как военврач назвала собравшихся снайперов, должны показать пример и сейчас же, сию минуту, выпить по кружке настоя. Так говорила черноволосая женщина-военврач, а «самые сознательные» шушукались меж собой насчет того, что авитаминозникам в госпиталях, дескать, лафа наступила, потому что кроме госпитального пайка отваливают им еще и масла, и томатного сока, и овощей. Снайперы, которые выползают на охоту каждый день, не обижены заботами: у них тоже доппаек, и спят они по ночам, как все нормальные люди. Им даже по личному распоряжению командующего дается выходной день раз в неделю, бывает, и в Севастополь погулять пускают. Ну да ведь заслужили. Простужаются, лежа на ледяных камнях, болезнь наживают с загадочным названием реактивный невроз. Но делают свое дело неплохо. В газете было напечатано, что уничтожают они в иной день до сотни фашистов. Это ж, какие бои нужны, чтобы столько врагов уложить! А цинготные как есть придурки, ни за что, ни про что доппаек лопают… Так говорили меж собой кое-кто из собравшихся. Объяснялось это, впрочем, не хвастовством, тем более не завистью. Сборы для каждого были праздником, а в чем еще прорываться праздничному, как не в желании пообщаться с хорошими людьми?

— Несите настой! — крикнула военврач.

Из-за деревьев показались двое — пожилой санитар и молодая санитарка — с железным бачком и двумя эмалированными кружками. Бачок был большой — ведра на четыре — и санитарка совсем изогнулась от тяжести. Бойцы загудели, то ли возмущенно, то ли одобрительно, — не понять, а один здоровый парень, напомнивший Григорию кого-то знакомого, подхватился, кинулся к девушке помогать.

— Ну и хват! — восхитился Григорий. — Одно слово — снайпер.

Девушка почему-то вдруг выпустила ручку, отчего бачок чуть не опрокинулся, шатнулась к бойцу, сунула личико в раскрытый треугольник шинели на груди его, где голубели полоски тельняшки.

Сколько было людей на слете, все замерли. "Снайперы народ терпеливый, могли и час и два сидеть неподвижно, да нашелся кто-то невыдержанный, крикнул:

— Таки сразу в яблочко!

И все, кто был, загудели:

— Невесту, небось, отыскал, а ты…

— Жена нашлась, разве не видно…

— Братцы! — заговорил боец, оборачиваясь. — Я уж и не чаял. Братцы!…

И тут Григорий узнал: Иван! Как есть Иван, с которым они мыкались по горным кручам.

— Зародов! — заорал он. И вскочил, забыв про дисциплину. Ну да все уж гомонили кругом, не утихомирить.

— Гришка! — навзрыд зашелся Зародов. — Нина!… Гришка!

Он облапил Григория левой рукой, сразу дав понять, что нет, не доконали битюга раны. Григорий тоже обхватил друга, мял и тискал в неистовой радости. Девушка, все жавшаяся к Ивану, попадала под руки, и ему то и дело приходилось ослаблять хватку, чтобы не помять ненароком ее мягкие плечи, гибкую спину, тугой животик.

— Товарищи! — тщетно взывала военврач. — Прошу к порядку, товарищи!

— Ти-ха! — перекрыл гомон командирский бас.

Григорий быстренько оттеснил молодых в сторону, чтобы пообнимались не на людях, а сам демонстративно вернулся к бачку, залпом проглотил горечь настойки и сел сбоку, все поглядывая на кустик, за которым остались Иван и Нина.

«Это ж надо ж, такая встреча!» — радостно думал он, соображая, как бы выкроить часок, посидеть с ними по-людски. И вдруг осек себя, вспомнив округлившийся животик под пальцами.

«Мать честная, да она ж того, беременная! Вот так дождалась!…»

И вспомнились ему жалобы Ивана там, в горах, мучившегося из-за своей мужской невоздержанности, проявившейся в боевой горячке. «Дождалась!» — удовлетворенно повторил он про себя. И остро позавидовал другу, затосковал. В его холостящей маете не было ничего такого. Да уж и будет ли?…