Непобежденные
Шрифт:
— Хочу. Только попозже, часа через два. Если ваш брют меня раньше не свалит.
— Да вы ж вон какой! А это ж так, для женщин.
— В каком смысле? — хитро усмехнулся Потушаев.
— Да в каком хотите.
— Учтем. — Он снова козырнул, совсем уж нахально разглядывая глубокий вырез кофточки под горлом. — Значит, часа через два. А пока… — он оглянулся и не увидел строя, — не скажете ли, как пройти к этой… к Севастопольской панораме?
— Да чего к ней идти? Да вон она, вон белый дом наверху. Лезьте прямо на гору, там лестница, а то по тропе…
Он
По другой стороне улицы протопал патруль — два штыка над бескозырками, два ножа на поясе. Матросы покосились на него, но ничего не сказали. А он вдруг забеспокоился: задержат болтающегося по городу (патрулю придраться — раз плюнуть) отведут в комендатуру, и прощай тогда пухлая молодайка в окошке. Наученный войной, он не верил в завтра. Что сейчас, то твое, а до завтра многое может случиться. Еще дожить надо до завтра.
Обогнув массивное здание железнодорожного вокзала, приткнувшегося, словно это был морвокзал, к тупичку синего рукава бухты, старшина полез по крутому склону горы. Вскоре выбрался на лестницу с высокими ступенями, где каменными, где земляными, осыпающимися. Лестница вывела на узкую, давно неезженную дорогу. Он пошел по этой дороге и оказался возле памятника, огороженного тяжелыми цепями. Наверху стоял какой-то генерал в шинели и без фуражки, а внизу, у подножья памятника, были бронзовые фигуры солдат и саперов с винтовками, с кирками и лопатами.
— «Тотлебен», — вслух прочитал старшина надпись на пьедестале и, дотянувшись, похлопал по сапогу бронзового солдата. — А ты, друг пехотинец, как всегда, безымянный.
— Это не пехотинец, а матрос, — сказал кто-то за его спиной.
Потушаев оглянулся, увидел неизвестно откуда взявшегося моряка в черном бушлате, с нашивками на рукаве. Под бушлатом синели полоски тельняшки, и были они открыты, как показалось Потушаеву, слишком широко, вызывающе. Моряк был крепок в кости и, судя по цвету лица, более чем здоров, но будь он в его подчинении, старшина непременно выговорил бы ему, что теперь не лето и красоваться открытой грудью нечего. Вспомнил вдруг, что рассуждает точь-в-точь, как старший сержант Борискин, и усмехнулся: поворотилось настроение, и он уже корит других за то самое, что час назад одобрял в себе.
Моряк тоже усмехнулся, но как-то снисходительно, и эта ухмылка разозлила старшину. Были среди моряков, которых он знал по Одессе, такие вот самоуверенные типы, особенно среди новичков на фронте. Война быстро приводила их в чувство.
— Он же с лопатой, землю копает, — сказал Потушаев о бронзовом сапере. Сказал назидательно, как бестолковому новобранцу.
— В панораму сходи, товарищ красноармеец, просветись.
И снова Потушаева задел его тон.
— В знаках различия пора бы разбираться, товарищ краснофлотец. Я тебе не красноармеец, а старшина.
— Вот именно, — совсем уж вызывающе осклабился моряк. — Пора разбираться. Я тебе не краснофлотец, а старшина первой статьи.
— Ну? — удивился Потушаев. — Значит, ровня?
— Ровня тебе вол на пашне. Я флотский старшина, чуешь разницу?
— Разницу в бою разбирают.
— Разберешь и в бою. Дай до фрицев добраться.
— Ты их еще и не видел?!
— А ты видел? Больно одежка на тебе нова. — Он вдруг посерьезнел, пристально посмотрел на Потушаева, — Ты из этих что ли? Из Одессы?
— Из этих самых.
— Так бы сразу и сказал, а то — ровня, не ровня… Одесса — это мы понимаем. Там наши морячки давали жару.
— Там не одни моряки были.
— Это мы понимаем. Но моряки — главные гвозди. Как в ту войну, — он кивнул на памятник.
— Может, ты и герой…
— Да уж, если придется, умрем не хуже других, — перебил его моряк.
— Не знаю, не знаю. Одно ясно: умрешь ты не от скромности.
Моряк приблизил вплотную белые бешеные глаза, сгреб в кулак гимнастерку под горлом так, что она вылезла из-под ремня.
— Не будь ты из Одессы!…
Потушаев почувствовал, как похолодело лицо. Все мог терпеть, кроме одного — когда распускали руки. Хотел в свою очередь сгрести в кулак черный бушлат у того выреза, где начинались полоски тельняшки, да увидел вдруг на аллейке, поднимавшийся в гору, строй под командой капитана Носенко. И вспомнил молодайку в окне, которой, это уж точно, не видать сегодня, если он теперь не сдержит себя.
— Побережем силы на немцев, — сказал примирительно.
— То-то же, — сразу согласился моряк. — Шутки мы понимаем, только если без этого, — он покрутил растопыренными пальцами перед своим лицом. И вдруг протянул руку: — Ну будь здоров. И не забывай, одессит, как бы ты приплыл сюда, если бы не мы, флотские.
Он резко повернулся и неторопливо, размашисто зашагал по полого поднимавшейся плотной щебеночной дорожке. Остановился через минуту, крикнул:
— Увидишь кого с крейсера «Червона Украина», спроси старшину первой статьи Кольцова. Договорим…
А снизу уже шумели из строя:
— Потушаев? Ты как тут раньше-то оказался? Вроде отстал ведь?
— А я по воздуху, — попытался он отшутиться.
— Точно! — захохотали в строю. — Взял на складе новые подштанники, надул и полетел…
— Как на воздушном шаре!…
— Специалист по подштанникам!…
— Надувал-то ротом али как?…
— Отставить разговоры! — гаркнул Носенко.
Старшина был благодарен ему за это. Больше всего он не любил, когда его называли «специалистом по вещевому имуществу». А тут такое!… Он пропустил строй мимо себя, мстительно вглядываясь в лица: кто кинул прозвище? Все радостно улыбались, словно только и мечтали с ним повидаться. Как улыбались каждый раз, когда приходили на склад за чем-либо нужным.
До панорамы оказалось недалеко: не прошли от памятника Тотлебену и сотни шагов, как увидели за деревьями необычное круглое здание. Возле высоких дверей толпились матросы и группы гражданских. Капитан Носенко не стал спрашивать, кто тут последний, исчез куда-то и через пару минут показался в дверях.