Непобежденные
Шрифт:
26 октября Манштейн бросил на Воронцовское направление две свежие дивизии, и Приморская армия получила приказ — перейти к сдерживающим боям и отходить на юг. До какого рубежа? Даже он, генерал Петров, не знал этого.
«А теперь?» — спросил он себя.
Теперь ему было ясно, что у Приморской армии два пути: на Керченский полуостров или к Севастополю. Куда вести войска? Приказ об этом могло отдать только командование войск Крыма, которому подчинялась Приморская армия. Все еще армия. В горячке боев ее так и не успели расформировать.
Но если армия —
Обсудить бы это с командующим вице-адмиралом Левченко, с его заместителем генерал-лейтенантом Батовым или хотя бы с генерал-майором Шишениным, старым соратником, ушедшим из Приморской армии на должность начальника штаба войск Крыма. Обсудить бы тяжелую эту ситуацию и получить наконец четкое распоряжение. Но связи со штабом войск Крыма не было.
VIII
Каменистый грунт поддавался с трудом. Крошишь его крошишь, а поддел лопатой разок и — нет его, снова долби. Старшина 1-й статьи Кольцов ударил лопатой посильней, почувствовал, что зацепил глыбу. Навалился на черенок и услышал хруст дерева. С удивлением оглядел короткий острый кол, оставшийся у него в руках, с силой вогнал его в бруствер, вылез из окопа и круто выругался.
— Как эти чертовы окопы копать?! Хоть бы какого завалящего командира-пехотинца прислали!…
Вспомнился ему памятник Тотлебену на Историческом бульваре, спор с франтоватым старшиной насчет того, чьи фигуры с лопатами в руках изображены на памятнике, солдат или матросов. Тогда ему казалось, что уж чем-чем, а лопатой-то матросу овладеть — раз плюнуть. А оказывается, не так это просто.
Ночь подходила к концу. Уже прорисовывались склоны дальних высот, тихих и пустынных.
— Ты бы, командир, не маячил, — сказал ему пулеметчик со странной фамилией — Шкворень, которому Кольцов решил было показать, как надо орудовать лопатой. На самом деле он вовсе не собирался демонстрировать свое умение, поскольку сам не больно-то умел, просто ему хотелось помочь ребятам.
Только позавчера они, бывшие моряки с крейсера «Червона Украина», получили приказ — занять здесь оборону с задачей не пропустить врага в Севастополь. Где он, враг, тогда еще никто не знал, но приказ есть приказ, и вчерашние сигнальщики, артиллеристы, трюмные неумело долбили каменистую землю, поминая весомыми словами и этот твердый камень, и ломающиеся лопаты, и дождь, вконец измотавший душу.
— Чего не маячь, чего не маячь?! — сердито отозвался Кольцов. Однако спрыгнул в окоп, всмотрелся вдаль, разглядел темные, похожие на застывшие волны наплывы кустов в той стороне, где были немцы, кипы низкорослых деревьев у одинокого сарая, что стоял впереди, не далее, чем в трех кабельтовых. И вдруг в той стороне, как раз в створе с этим сараем, заметил что-то темное, движущееся. Припал к брустверу, замер, впялившись в серую муть.
— Ты видел?!
— Я говорил: не маячь, — проворчал Шкворень.
Порыв
— К бою! — гукнул он краснофлотцам своего взвода, долбившим землю.
Прошелестела команда, передаваемая по цепи, и стихли удары лопат. Замерла передовая, ощетинилась длинными штыками. Из темной щели окопа, мелкого, едва по пояс, выполз второй номер, ни слова не говоря, нырнул в подбрустверную нишу, выволок запасную коробку с лентой, лег грудью на земляной стол, справа от пулемета, и замер, словно заснул.
А впереди теперь уже ясно прослушивалось какое-то движение. Скоро Кольцов разглядел темные согнутые фигуры людей. Доносилось чавканье грязи под ногами, хриплое дыхание.
— Приготовиться! — крикнул он. И тут же услышал, как там, впереди, на чистом русском языке помянули мать пресвятую богородицу и еще кого-то.
— Свои! — прогудело из сумрака. — Не подстрелите со сна-то!
Прорисовались фигуры нескольких человек, по виду в самом деле своих, флотских, только один смущал. Было в нем нечто, никак не похожее на моряка. Этот человек шел, согнувшись, тащил на спине что-то непонятное, тяжелое.
— Стой, стрелять буду! — на всякий случай крикнул Кольцов. И услышал в ответ тираду, не оставлявшую сомнений, — свои. Так заковыристо мог ругаться только один из известных Кольцову людей — старшина 1-й статьи Петренко, с которым они вместе уходили в пехоту со своего любимого «Червончика» — крейсера «Червона Украина».
— Петренко, ты что ли?
— В самом деле — Кольцов, — послышалось радостное. — Ух, дышло тебе в бок!…
— Чего тут шляешься?
— С тобой забыл посоветоваться.
Кольцов вспомнил, что Петренко последнее время был при штабе батальона, вроде как в разведке, и остро позавидовал приятелю, которому выпала такая доля, — не в земле копаться, а лихо гулять по степи.
Тут снова застучал вдалеке пулемет и пули заныли, защелкали где-то неподалеку. Трое разведчиков пробежали мимо окопа. Один зачем-то нес на плече короткое бревно. А четвертым был немец, тащивший на спине какую-то большую рубчатую плиту. За ним шагал матрос в пестром от грязи бушлате, толкал немца стволом винтовки в поясницу, торопил.
Последним появился Петренко.
— Ты?! — радостно закричал он и принялся хлопать Кольцова по спине. — Ну везет мне сегодня. Немца взяли, все живые вернулись, а тут еще ты… Не забыл «Червончик»?
— Как же его забудешь?!
— Верно, браток, верно… На, держи. — Он сунул руку в карман и неожиданно вынул большое яблоко.
— Ишь ты! Где разжился?
— У тебя сарай под носом. — Он показал рукой в серую муть. — Там полно яблок.
— За ними и ходил?
В голосе его не было насмешки, но Петренко понял, как подначку. Однако виду не подал.