Неподчинение
Шрифт:
Здесь нас и Макс застаёт. Еле от себя Зайца отрываю, — нам перетереть нужно, что дальше делать, и как сердце не болит за нее, а надо, надо отойти.
— Что с Саньком? — Макс бледный, глазами вращает. Эти пять лет разбаловали, я никого из своих бойцов не терял, никаких замесов не было. А тут — Сашка…Бывалый, не первый день замужем, а все равно прикрыться не смог.
— Не знаю пока. Разберись с ментами, они приедут скоро. Не надо шумихи лишней…
— Ты думаешь, девчонку реально выцепить? — понизив голос, спрашивает Макс, а я обрубаю:
— Выбора нет, хоть костьми
Наверное, сейчас самое время звонить Таиру, думаю я. Людей у меня немало, но Динар — сын мэра, а значит, возможностей больше. Пришлет папка вертолет, и пиздец.
Иду обратно к машине и замечаю, что Заяц достает телефон и отвечает кому-то на звонок. Срываюсь, по глазам ее понимая — муж. Трубку отбираю, даже не даю договорить, и выдаю зло:
— Слушай сюда, придурок. Привык баб и детей пугать, будешь теперь со мной дело иметь.
— Шакировский верный пес объявился. Что, приблуда, жену мою захотел и дочку себе забрать?
— Если с ее дочери… — начинаю я, но он перебивает:
— Писька не выросла угрожать мне, усёк? Скажете Таиру, всем пиздец.
Я сдерживаюсь, чтобы не выругаться вслух, и вместо этого говорю:
— Про Рогозина я все знаю. Теперь не ты диктуешь условия.
Он сбрасывает, а я сжимаю телефон, сжимаю его до тех пор, пока в руках он не превращается в пластмассовую труху.
Я буду убивать его долго и мучительно.
— Ясмин, — снова говорит Зай, а затем глубоко вдыхает, но словно не чувствует знойного летнего воздуха, текущего ей в лёгкие. Хрипит, задыхается.
На меня смотрит, глаза огромные, испуганные и грудь ходуном ходит, руками за меня снова хватается. И я вдруг чётко понимаю в чем дело — урод Бикбаев слишком подсадил её на свои колёса, которые и лекарствами-то язык не повернётся назвать. И сейчас у Зай паническая атака, с которой она не может справиться без них.
— Тише, — говорю я, прижимаю её к себе так сильно, насколько могу, не переломав кости. — Ты сильная. Ты сможешь. Дыши. Ты самый храбрый заяц в мире.
Глава 14. Ясмин.
Руки пришлось сжать в кулачки. Причина была проста — Ясмин привыкла пересчитывать пальцами бусины, которые прятались в густой шерстке любимого плюшевого зайца. Они, эти бусинки, были невероятно хитры — их то сорок восемь получалось, то сорок шесть, а то и вовсе сорок три.
Папа говорил, что это настоящий жемчуг. Имело ли это значение для Ясмин? Никакого. Заяц успокаивал, вместе со всеми своими хитрыми бусинками. Иногда, когда Ясмин пыталась уснуть, она прижимала к себе зайца, перебирала перламутровые жемчужинки, ей вспоминалось, откуда пошла эта привычка. Когда-то, так же засыпая, она перебирала лёгкие пряди маминых волос. Но воспоминание было таким размытым, что Ясмин ему не очень доверяла.
Теперь зайца у неё отобрали и бросили на пол в машине. Так же бросили дома собачку — она плакала. Тогда Ясмин терпела и даже уши не закрыла, папа бы злился. А вот когда прозвучал хлесткий выстрел, непроизвольно вздрогнула и глаза зажмурила. Папа не заметил.
— Ублюдок, — выругался папа, а потом повернулся к Ясмин. — Что стоишь? Пошли, я тебя тащить не должен.
Но Ясмин шагнула обратно к машине, крошечный шажок назад. Там — заяц. Там кровью пахнет, Ясмин помнит её запах, однажды повариха так сильно руку порезала, что этой кровью пахло на весь дом. Но там кажется спокойнее, чем с папой. Когда к ней шагнул один из охранников, Ясмин сделала то, чего никогда раньше не делала — завизжала. Оглушительно громко, как умеют визжать только те девочки, которым ещё пяти лет нет.
Тогда папа сдался, и сам взял её на руки и унёс от зайца. Посадил в чужую машину и увёз.
— Почему я должна с ней возиться? — непритворно удивилась папина Алиса.
Ясмин стояла в гостиной чужого дома. Здесь судя по всему не жили — кругом слои пыли. Ясмин шагнула ближе к пыльному зеркалу и нарисовала пальцем кривую рожицу. Рожица вышла некрасивой, но она была не такая чужая, как этот дом. Потом папа с Алисой спорили, а Ясмин посчитала все ступеньки и фотографии незнакомых людей на стенах. Фотографий было пятнадцать, на девяти из них дети. Весёлые дети.
— Мне пришлось распустить всю прислугу, — сердился папа. — Ты понимаешь? У меня охранник был липовый, а вдруг они и няню бы подкупили? А девочка наш единственный козырь.
Алиса вышла в гостиную и посмотрела на Ясмин сверху вниз. У мамы тоже были чёрные волосы, но мамины были тёплые. А у этой — по глазам словно режут, и глаза хочется закрыть. И смотрит — как на зверушку.
— Динар, у меня от её взгляда мурашки, — пожаловалась Алиса. — Я её боюсь.
Ясмин пожалела Алису и отвела взгляд — ей не нравилось пугать людей. Даже злых. Поэтому она принялась считать сколько чашек стоит в серванте со стеклянными дверцами. У одной чашки отбита ручка.
— Да брось, с ней никаких хлопот, — папа обнял свою Алису со спины и смотреть на это было неприятно, только считать уже нечего. — Она даже не разговаривает. Если что, зови охрану.
А потом подхватил Ясмин на руки и понёс наверх, на второй этаж, закрыл в комнате. Ясмин подергала ручку — запер. Комната была для взрослых и ничего интересного в ней не было, ни одной книжки. А через час очень пить захотелось. Ясмин постучала в дверь и не получила ответа.
Соседняя дверь вела в маленькую ванную. Из крана текла вода, правда пахла невкусно и была слишком тёплой. И ночью плакать хотелось, хотя Ясмин никогда не плакала. Она уже давно уяснила — главное быть незаметной. Это помогало, а теперь просто не сработает, и замечать-то некому…
Одеяло пахло пылью, но Ясмин накрылась им с головой. Дома в её комнате всегда горел ночник, а теперь страшно — до выключателя Ясмин не дотянулась. Тут, в душной темноте под одеялом немного спокойнее. И остро скучалось вдруг по няне — Ясмин её не любила, но та была всегда рядом и никогда не делала плохого.
Из- под крепко зажмуренных век все же потекли слезы. С первого этажа донесся приглушенный смех отца, и Ясмин не знала, радоваться ей или печалиться, что он рядом.
— Мама, — тихим шёпотом позвала Ясмин.