Неподчинение
Шрифт:
Встреча была назначена на шесть вечера. Ещё не темнеет, светло совсем, мы на окраине города — тихо и благолепно. Я любил такие вечера на закате лета. Я жду, Ясмин рядом со мной на лавке ерзает.
— Иди поиграй, — кивнул я на детскую площадку.
Тащить ребёнка в центр города или по ресторанам я не стал, поэтому встреча пройдёт прямо здесь. Площадку окинул взглядом — небольшая. Всё видно, несколько мамаш с колясками, штук семь детей. Пусть играет, и так уже вторые сутки уши греет.
— Прямо с детьми? — ужаснулась девочка.
— Прямо
— Не надо голову, — испугалась Ясмин. — Пусть живут.
Но на площадку пошла. Встала у песочницы, не решаясь присоединиться к игре. А потом отлетела игрушка и Ясмин её подала. Затем присела на деревянный ободок. А потом как-то незаметно для самой себя сползла попой прямо в песок и потянулась за чужой лопаткой. Я хмыкнул — быть нянькой даже интересно.
Он пришёл вовремя, иного и быть не могло. Шёл один. Пожилой, но ещё подтянутый, идеально прямая спина. Волосы светлые с проседью. Глаза голубые, смотрит если в упор, кажется — в саму душу. Я закурил, он рядом со мной на скамью сел.
— Опасный у тебя…мальчик.
Ясмин, словно поняв, что о ней говорят, приподняла голову, прислушиваясь. А я подумал — он все знает. Всегда знал, несмотря на то, что менты ещё ни сном, ни духом.
— Да, — согласился я. — Опасный.
— Я тебя вытаскивать не буду.
Я усмехнулся — разве могло быть иначе? В какой-то степени это даже правильно, по крайней мере все, чего я достиг, я сделал сам.
— И не нужно, — сигарета догорела, мой собеседник поморщился, он не курил и запаха табака не выносил. — Просто дай то, что мне нужно. Папа…
Скорее, в издевку сказал. Самому по больному, себя не жаль, жаль мать, которая на свою беду связалась с женатым, да ещё и из такой организации, о которой только шёпотом говорят. Вот и получила только денег на аборт. Коляску мне на них потом купила, не стала в морду ему бросать… А папочка мой объявился, когда я уже в гору пошёл. Интересно ему стало, видите ли, что из его семени народилось.
— Она не дала тебе моё отчество, — вдруг не к месту заметил он.
Я Маратович, по деду, которого и сам не помнил. Отец, хотя скорее биологический донор, у меня русский.
— А разве на то были основания?
Он усмехнулся и наконец дал мне конверт. Я сложил его пополам и сунул в карман джинс — все дома. А отец ушёл не оглядываясь.
— Домой, — позвал я Ясмин.
Она встала в песочнице. К коленям налип песок, он же в волосах, в кедах тоже, подозреваю. Как я понял, за всю игру она не сказала другим детям и слова, но, видимо, это их не смущало.
— Можно ещё пять минут?
— Нет, — устало вздохнул я, удивляясь, как быстро превращаюсь в отца семейства. — Ты всю ночь не спала.
По пути она плелась все медленнее и медленнее, в итоге я подхватил её на руки и она уснула. Стягиваю с неё кеды, из них ожидаемо целый килограмм песка на диван высыпался. Я надеялся, что она не проснётся, но моим мечтам не суждено было сбыться. Не только проснулась, но ещё и выспалась похоже.
— Я почитаю, — сказало невозможное дитя и полезла на полку.
Я кивнул — пусть лучше книги читает, чем бусины на зайце, это совсем уныло выглядит. Вытянулся на диване, ноги не помещаются, пришлось на подлокотнике устроить, а девочка рядом в кресло уселась.
— Я буду читать вслух, — решила она, а я застонал. — Миссис Феррарc умерла в ночь с 16 на 17 сентября, в четверг. За мной прислали в восемь утра, в пятницу, семнадцатого…
— Что это?
Ребёнок перевернул старую потрепанную книжку, показывая мне обложку. Агата Кристи. Замечательное чтиво для самого необычного ребёнка в мире. Вот именно сейчас мне как никогда сильнее хотелось вернуть Зай. Конверт хрустнул в кармане, я напомнил себе — посмотрю, когда не в меру умный ребёнок уснёт. Открыл окно, балкона в квартире не было, облокотился о подоконник и закурил.
— Курить вредно, — назидательно заметила девочка, — Так вот… Делать мне было уже нечего: она скончалась за несколько часов до моего прихода.
А потом добавила так резко, что я даже не сразу понял, откуда эта фраза в Кристи, которую сам же до дыр зачитывал в свое время.
— Ты же заберёшь маму, правда? Ей там нельзя, он её обижает
Глава 23. Зай
Он не появляется до вечера.
А потом ещё всю ночь и все следующее утро.
Все это время я ловила каждый шорох, коих в живущем своей жизнью доме было превеликое множество. Дом вздыхал, скрипел. Казалось, что кто-то кашляет, ходит осторожно, почти замирая возле моей двери, в такие моменты замирало и мое сердце, хотя я точно знала, что Динар уехал, а мы с домом были один на один.
В туалет хотелось нестерпимо, все чаще я поглядывала на темный угол в противоположном конце комнаты, но сдерживалась.
Я не животное и не хочу им быть, и пока есть возможность терпеть — буду.
А ещё хотелось пить, казалось, даже язык высох, стал шершавым и неповоротливым. Я пыталась заговорить вслух, просто, чтобы слышать не только дыхание старого дома, но и человеческий голос. Пусть даже свой. Но фразы застревали, и я продолжала молчать.
Вечером я решила открыть окно, у меня это даже почти получилось: одна из покосившихся рам с трудом, но поддалась. Я дернула на себя ручку, рассохшееся дерево жалобно скрипнуло. Рамы много лет красили прямо поверх заколоченного окна, но гвозди истлели. От резкого движения остатки краски засыпали мелкой, острой крошкой подоконник. Теперь я могла высунуть на улицу руку, подержаться за железную решетку. Она не поддавалась, да и сил во мне, признаться, никогда не было много. Я могла закричать. Эта мысль приятно грела, словно давая шанс на то, что я не одна. Одиночество я не любила, но иногда в нем остро нуждалась. А сегодня я нуждалась в собственной дочке.