Неподражаемый доктор Дарвин
Шрифт:
В дверях, сонно моргая, стоял Дарвин. Одной рукой он почесывал внушительное брюшко, другой придерживал ночной колпак.
Поул пронзил доктора убийственным взглядом и снова приложился к кувшину с водой. Потом посмотрел в окно, весь застыл и фыркнул:
— И очень даже кстати, что кое-кто из нас имеет привычку рано вставать. Взгляните-ка! В том доме горит свет, а значит, Гогенгейм тоже поднялся с утра пораньше — держу пари, пока мы тут почесываемся, он будет уже на полдороге к Лох-Малкирку. Учитывая, каким могуществом он наделен, от него жди чего угодно. Надо нам и самим пошевеливаться и как можно скорее добраться до залива.
— Вы же слышали, как Гогенгейм вчера вечером
— И все-таки он именно здесь. — Поул снова кивнул на окно. Дверь дома напротив отворилась, и оттуда появились две фигуры. Было слишком темно, чтобы разглядеть, во что они одеты, но безошибочно распознавался высокий тонкий силуэт, по пятам за которым следовал второй, пониже и поплотнее, похожий на оживший сгусток тьмы.
— Гогенгейм со своим черномазым, — с мрачным удовлетворением отметил Поул. — А я что говорил? Этого-то я и боялся: мы приехали искать сокровище — и нате пожалуйста, вынуждены состязаться с человеком, который умеет провидеть будущее, передвигаться, куда пожелает, быстрее ветра, и вытаскивать чудодейственные снадобья из ниоткуда. Есть от чего занервничать. Кстати, вы пили снадобье, которое он вам дал?
— Нет, — коротко ответил Дарвин, садясь за стол и придвигая к себе глубокую миску. — Решил, что с меня на вчерашний вечер хватит и одного непривычного напитка — лимонного пунша Малькольма Макларена. До сих пор бурчит в животе. Полноте, полковник, обуздайте свое нетерпение и присаживайтесь. Раз уж мы собрались в Лох-Малкирк, нельзя выступать в дорогу на пустой желудок. Эта добрая женщина уже варит овсянку и, сдается мне, к каше будет еще селедка и молоко с пенками. Если мы пускаемся в плавание по бурным водам, по крайней мере давайте как следует загрузим трюмы.
Поул раздраженно сел, метнул гневный взор на провинившуюся трубку и начал вяло ковыряться в овсянке, пощипывая лепешки и копченую рыбу. Дарвин же у него на глазах уничтожил, запивая козьей сывороткой, по доброй порции и того, и другого, и третьего, а заодно блюдо ветчины с языком и чашку шоколада. Однако исчезало все с поразительной скоростью, и через пять минут тарелки опустели. Поул мгновенно поднялся на ноги.
— Еще минуту, — произнес Дарвин.
Подойдя к стряпухе, которая с видимым одобрением смотрела, как он ел, дородный доктор указал на тарелку с овсяными лепешками. Шотландка кивнула, и он протянул ей английский шиллинг. Когда Дарвин запихнул лепешки в карман пальто, Джейкоб Поул неохотно кивнул.
— Да, пожалуй, вы правы, спешить некуда. Едва ли в заливе нам окажут гостеприимство.
При этом нежданном перемирии Дарвин приподнял брови и снова повернулся к стряпухе. Показав на восходящее солнце, сделал широкий жест рукой, изображая, как оно движется по небосклону. Затем показал сперва на котел, а потом на висящую на стене вяленую говяжью ногу. Женщина кивнула, произнесла какую-то отрывистую фразу, засмеялась и, подойдя к доктору, восхищенно похлопала его по круглому животу.
Дарвин кашлянул, перехватив ехидный взгляд Поула.
— Ну и ладно. По крайней мере обед по возвращении нам обеспечен.
— Да уж. И, судя по всему, не только обед, — бесстрастно согласился Поул.
Тропа к Лох-Малкирку оказалась ровно такой, как описывал Макларен: сперва бежала к морю, а потом вдруг сворачивала обратно в глубь побережья по крутому откосу. Земля еще не просохла от густой росы, что мерцающими капельками солнечного света висела на стебельках вереска
На вершине Дарвин замедлил шаг и придержал Поула за руку.
— Минутку, полковник. Не торопитесь. Более удобного места, чтобы хорошенько разглядеть местность, и не придумаешь.
— Более того, — негромко добавил Поул. — У нас есть шанс без ведома Гогенгейма понаблюдать, что он тут делает. Смотрите, внизу слева.
Формой залив напоминал длинную бутылку из-под вина, горлышко которой глядело на северо-запад. В этом самом горлышке пробкой торчал островок, так что в часы прилива и отлива протоки по сторонам от него превращались в бурные реки, по которым стремительно мчалась вода. За островком залив становился глубже, а берега отвесней. Гогенгейм с Зумалем стояли напротив острова, глядя на воду.
Дарвин прищурился, опытным взглядом прикинул ширину залива и наклон скал и облизнул губы.
— Ну, полковник, что вы об этом думаете?
— О чем?
— Глубоко ли на середине. — Дарвин проследил за взглядом Поула. Гогенгейм и его слуга подошли к маленькому коблю [7] и собирались садиться. — Ага, похоже, я очень скоро узнаю ответ на этот вопрос — вон они загружают на борт вместе с веслами и лотлинь. [8] Отвесный берег, сплошные скалы. Не удивлюсь, если глубина озера достигает доброй тысячи футов. Хватит, чтобы тут затонуло хоть десять галеонов.
7
Кобль — небольшой бот.
8
Лотлинь — специальная веревка (линь), на которую подвешивается груз (лот) для измерения глубины.
— Или чтобы прятался хоть какой огромный дьявол, — Раздраженно скривился Поул.
Дарвин похлопал его по плечу.
— Не горячитесь, полковник. Уж сегодня-то наши друзья никакого сокровища не вытащат. У них нет нужного снаряжения. Если повезет, они просто выполнят за вас часть вашей работы. Не переоценивайте Гогенгейма.
— Вы же сами видели его могущество.
— Да? А вот я — так не уверен. Заметьте, он пользуется лодкой, а значит, по крайней мере ходить по водам не умеет.
Они невольно перешли на шепот. За время этого краткого разговора Зумаль столкнул суденышко на воду, а Гогенгейм уселся на носу. Он был одет все в тот же шутовской наряд, в котором чувствовал себя, по всей видимости, совершенно непринужденно. На коленях у него лежал лотлинь. По команде своего господина Зумаль отгреб ярдов на двадцать от берега и остановился. Гогенгейм встал, пару раз взмахнул правой рукой, примериваясь, и швырнул линь.
Дарвин весь подался вперед и что-то пробормотал себе под нос.
— Что такое? — удивился Поул, краем глаза заметив движение доктора.
— Ничего. Так, просто подозрение, что Гогенгейм… Голос его затих.
Линь с привязанным к нему грузилом все разворачивался и разворачивался, уходя в недвижные воды залива. Скоро Гогенгейм уже вытравил весь моток, очевидно, так и не достигнув дна. Он что-то сказал Зумалю, смотал линь и снова присел на носу. Кобль медленно поплыл к устью залива. Время от времени Гогенгейм проделывал процедуру с лотом заново. По мере продвижения глубина потихоньку уменьшалась; наконец, у самого перешейка, она была не более двадцати футов.