Непокорённый
Шрифт:
При сей острой шутке участковый захохотал, а Шабашкин и прочие члены ему последовали. Владимир кипел от негодования.
— Якого вую? То есть позвольте узнать, что сие значит? — спросил он с притворным хладнокровием у веселого участкового.
— А це означає, що ми приїхали, щоб ввести у господарювання шановного пана Трикуренко та запросити деякіх іншіх геть.
— Но вы могли бы, кажется, отнестися ко мне прежде, чем объявить отторжение собственности?
— А ты кто такой? — сказал Шабашкин с дерзким взором. — Бывший квартиросъемщик Андрей Гаврилов сын Дубровский волею божиею помре,
Подъехала машина с пластиковыми окнами. Терпение народа лопнуло. Кто-то засандалил кирпичом в импортное стекло.
— Та це ж бунт! — закричал участковый. — Гей, собакознавця до мене! Кинолог догадался и вышел вперед.
— Шукай, — сказал ему участковый, — хто це зробив.
Пока кинолог переводил собаке, чего от нее хотят, из толпы раздался крик: «Пидо@асы!», массы сомкнули ряды и двинулись на чиновников. Шабашкин и другие члены поспешно бросились в квартиру Дубровского и заперли за собой дверь.
— А-а-а-а-а-а! — закричал тот же голос и толпа стала напирать.
— Братья и сестры! — крикнул Дубровский, залезши на джип, — Придурки! Вы губите и себя и меня. Ступайте по домам. Не бойтесь, … милостив, и я буду просить его.
Он нас не обидит. Мы все его дети. А как ему будет за вас заступиться, если вы станете бунтовать и беспредельничать?
Речь молодого Дубровского, его картавость и засаленная кепка произвели желаемое действие.
Народ утих, разошелся, двор опустел. Члены сидели в квартире. Наконец Шабашкин тихо отпер дверь, вышел на лестничную площадку и с униженными приседаниями стал благодарить Дубровского за его милостивое заступление. Владимир слушал его с презрением и ничего не отвечал.
— Мы решили с вашего позволения остаться здесь ночевать; а то уж темно и страшно.
— Мне по@уй! — отвечал сухо Дубровский,- я здесь уже не хозяин!
С этими словами он удалился в комнату и закрыл дверь.
Глава IV
«Взвейтесь кострами!»
(старинная детская песня)
Пи@дец! — сказал он сам себе, — Еще утром имел я кусок хлеба. Завтра я должен буду оставить дом, где родился и где умер мой отец, виновнику его смерти и моей нищеты. И глаза его неподвижно остановились на портрете Михаила Горбачева. Живописец представил его облокоченного на перила, в белом костюме с алой розою в волосах… «И портрет этот достанется врагу моего семейства, — подумал Владимир, — он заброшен будет в кладовку вместе с обувью или повешен в уборной, предметом насмешек и замечаний его бультеръера, а в единственной комнате, где умер отец, поселится он сам вместе с собакой. Нет! Нет! Пускай же и ему не достанется печальная квартира, из которой он выгоняет меня!» Владимир стиснул зубы, страшные мысли рождались в уме его.
Владимир замечтался и позабыл все на свете, не заметив, как прошло время. Стенные часы пробили одиннадцать. Владимир взял спички и вышел из комнаты. В кухне крутые спали на полу. На столе стояли бутылки, ими опорожненныя, и сильный дух шотландского самогона слышался по квартире. Владимир с отвращением прошел мимо них к плите, открыл газ и прошел к выходу.
— Сантехник Архип?!
— Ах, Владимир, Андреевич, это вы, — отвечал сантехник пошепту, — Господь, помилуй и спаси! Хорошо, что вы с китайским карманным фонариком!
Владимир глядел на него с изумлением.
— Что ты хочешь? — спросил он Архипа.
— Я хотел… я пришел… было проверить, в порядке ли водоканализационная система, — тихо отвечал застенчивый сантехник.
— А топор зачем?
— Да как же без топора нонече и ходить? Нынешние представители администрации такие озорники — того и гляди.
— Ты пьяный! Ложи топор, иди домой.
— Я пьян? Батюшка Владимир Андреевич, Бог свидетель, ни единой капли во рту не было… да и пойдет ли вино на ум, слыхано ли дело — эк храпят, окаянные; всех бы разом — и концы в воду!
— Выводи людей! — после одобрительной паузы сказал Дубровский Архипу. Кроме рейдеров в доме не спал никто и жильцы, держа в руках планы эвакуации, высыпали на улицу.
— Братва! — обратился Владимир к жилтоварищам, — у кого с собой волына?
Егоровна достала из-под подола завернутый в тряпочку винчестер, утеху девичьего одиночества, и протянула его Дубровскому.
— Пригнись, дочка! — сказал Дубровский и через голову старухи навскид пальнул в окно своей кухни. Квартира на пятом этаже озарилась яркой вспышкой и раздался взрыв. В том месте, где минуту назад была жилая ячейка общества, зиял аккуратно вырезанный черный провал.
— Ахти! — жалобно закричала вернувшимся голосом оглохшая Егоровна.
— Ну, пацаны, — сказал Владимир, — иду, куда Бог поведет. Успехов!
— Вован, батяня, — отвечали люди, — гадами будем, но не оставим тебя, потому что мы — команда!
Глава V
Когда воспрянет ото сна
Одна шестая суши в мире,
Брюнет, настигутый в сортире,
Напишет наши имена!
На другой день весть о направленном взрыве разнеслась по всему городу. Все толковали о нем с различными догадками и предположениями. Иные уверяли, что это еще один факт посещения нашей планеты неземными цивилизациями, другие искали чеченский след, некоторые считали происшедшее сектантским самоубийством чиновников и, наконец, существовала официальная версия взрыва, как следствия ссоры на бытовой почве с применением тактического ядерного оружия.
Как бы то ни было, заседатель Шабашкин, участковый инспектор, и прочие члены, пропали неизвестно куда. Подозреваемый Владимир Дубровский, используя ментовскую крышу, отверг все обвинения, предоставив следственным органам неопровержимое алиби, справку от врача, с точным указанием температуры тела — 37,3° и диагнозом «острое респираторное заболевание». Наконец, ответственность за взрыв взяла на себя террористическая организация Фэн Шуй из Ольстера, что окончательно запутало следствие.
Вскоре другие вести дали другую пищу любопытству и толкам.