Непокорная тигрица
Шрифт:
— Да, — настаивал палач. — Цзин-Ли курил его вместе с нашим капитаном и его семьей. Я нашел и уничтожил твой опиум, но я не уверен, что это был единственный тайник. Я не рискну плыть на этой лодке, пока не очищу ее от заразы. Капитан, обкурившийся опиумом, не может управлять судном. Не хватало, чтобы он посадил его на мель или разбил о скалы.
Чжи-Ган замолчал и пристально посмотрел на нее. Она изо всех сил старалась казаться спокойной, чтобы скрыть свое отчаяние и страстное желание получить опиум. Ему часто приходилось видеть людей, подверженных этой пагубной страсти.
Он глубоко вздохнул, чувствуя нестерпимую
— Ты — наркоманка, — жестко произнес он. И это была горькая правда.
Анна вздрогнула, но не проронила ни слова. Какой смысл отрицать очевидную истину?
— Но как это могло произойти? — не скрывая удивления, спросил он. — Где и у кого белая женщина может приобрести такое количество опиума? — добавил он и посмотрел на свою красавицу жену — лгунью и мошенницу. — По всей вероятности, ты — наркокурьер. Притворившись миссионером, ты доставляла опиум в отдаленные провинции Китая, продавала его, а потом снова возвращалась в Шанхай за новой партией.
Лицо Анны стало смертельно бледным, однако глаза были ясными, а голос звучал громко и уверенно.
— Если это правда, то зачем мне нужно было бежать на юг с мешком опиума?
Всю дорогу до Хуай-ань он задавал себе этот вопрос, но так и не смог найти на него ответ. Все прояснилось несколько минут назад, когда он случайно услышал рассказ сестры Марии о любви и ее желании. Достаточно было внимательно послушать эту историю, и все тайное сразу же стало явным.
Она говорила о страстном желании, о том, что сильно нуждается в чем-то таком, что для нее является необходимостью, без которой ей не жить. И если этопопадет к ней в руки, то она уже не расстанется с ним ни за что на свете. В своем рассказе она называла это любовью, но Чжи-Ган знал, что это неправда. Ей нужен был опиум, она думала только о нем.
Он засмеялся, однако смех его был невеселым.
— Ты наркоманка, попавшая в собственные сети. В те сети, которые ты расставляла для моих соотечественников. Ты убежала, потому что не могла продавать наркотик, в котором сама отчаянно нуждалась. — Он покачал головой, удивляясь подобной глупости. — Ты прекрасно знаешь, что тебя могут убить. Это сделает либо покупатель, который не получил свой товар, либо тот, кто поставляет тебе опиум. И что же ты собираешься делать, когда израсходуешь весь свой порошок? — спросил он и снова покачал головой. — Глупо, все это ужасно глупо.
— Ты хочешь сказать, что так может поступить только женщина, — медленно, растягивая каждое слово, произнесла Анна и тоже засмеялась. — Жить только настоящим и не задумываться о будущем. Умный мужчина обычно оставляет что-нибудь для себя. Это даже в порядке вещей — так сказать, плата за выполненную работу. Можно украсть немного для себя, а остальное продать. В результате мой товар останется целым, я получу свою долю опиума и никому в голову не придет мысль о том, чтобы убить меня. Ты думаешь, что я не могу мыслить ясно, потому что я женщина?
Так оно и было. Но то, как уверенно она держалась, свидетельствовало об обратном. А если она и в самом деле говорит правду? Нет, это невозможно! Однако ему очень хотелось верить ей.
— Тогда расскажи мне всю правду. Кто ты? Почему ты развозишь опиум?
Анна покачала головой, тем самым подтвердив его подозрения.
— Твой друг Цзин-Ли, — сказала она,
«К сожалению, она права», — подумал Чжи-Ган, но сказал совсем другое:
— Речь сейчас не о моем друге.
— Неужели он не делает глупостей, когда накурится опиума? — Анна с присущим ей упорством продолжала гнуть свою линию и не обращала на его возражения никакого внимания. — Он, наверное, болтает без умолку или молчит как рыба, а может, делится своими, а заодно и чужими тайнами?
И да, и нет. Палач и его друг до сих пор живы только по одной причине: евнухи думали, что Цзин-Ли, одурманенный опиумом, не понял того, что императрица организовала заговор против собственного сына. Цзин-Ли проснулся слишком поздно и не смог помочь императору, но зато успел спасти Чжи-Гану жизнь.
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— А что бы ты делал на моем месте, — ответила Анна вопросом на вопрос, — если бы тебя с самого детства заставляли заниматься торговлей опиумом? Если бы, кроме этого, в твоей жизни ничего больше не было?
— У белых людей есть и другие возможности заработать себе на жизнь. Мы не приглашали вас в Китай, и мы не хотим, чтобы вы жили в нашей стране.
Она кивнула в ответ.
— Я тоже не хочу здесь жить. Но женщины — англичанки или китаянки, не важно — всегда зависят от мужчин, — сказала она и, вскочив на ноги, стала быстро расхаживать по комнате с пылающим от злости лицом. — Я не-на-ви-жу эту страну! Я ненавижу опиум, который мне приходилось доставлять. Я ненавижу людей, покупающих этот чертов порошок и отравляющих им крестьян, которые потом до конца своей жизни попадают в зависимость от этого зелья. Знаешь, я видела всех этих людей — крестьян, их детей, торговцев и даже высокопоставленных чиновников. После нескольких лет употребления опиума все они оказывались в нашем госпитале. В том, что находится в миссии. Я видела, как они медленно умирали и все равно умоляли дать им в последний раз покурить эту отраву. Я видела всех этих людей, — яростно прошипела она.
— И ты стала такой же, как они?
— Да! — закричала Анна. На ее глазах заблестели слезы, и она отвернулась от него.
Она еще никогда не была так красива, как сейчас, когда ее душили слезы отчаяния, вызванные тем, что ей пришлось обнажить перед ним свою душу. Тем не менее ничего не изменилось. Она осталась такой же, какой была раньше.
— И ты решила украсть опиум, который должна была доставить покупателям. Но зачем? Чтобы потом самой его выкурить?
— Нет... То есть да, — сказала она, раздраженно взмахнув рукой. — Я не знаю. Да и какое это сейчас имеет значение?
Но для Чжи-Гана это имело значение. Сестра Мария призналась в том, что занималась нелегальной торговлей опиумом. Он должен (ведь это входило в его обязанности) казнить молодую женщину за совершенные ею преступления. Торговлю опиумом необходимо прекратить. В этом деле нельзя проявлять мягкотелость и снисходительность, особенно ему, императорскому палачу. Но... ему не хотелось убивать ее. Он во что бы то ни стало стремился во всем разобраться.
— Куда же ты направлялась?
Анна не ответила. Подняв руку, она коснулась пальцами шеи. Он помнил, что еще недавно у нее на шее висел крест. Похоже, что она до сих пор по привычке прижимает руки к груди как раз в том месте, где он находился.