Непокорная тигрица
Шрифт:
Может, это любовь? Конечно нет. Скорее, это просто какое-то влечение. Возможно... сильное сексуальное желание?
— Я научу тебя, как можно забыться, не принимая опиум. Я покажу тебе, как сделать так, чтобы ты думала только о моем языке, ласкающем твои соски, о всепоглощающем огне, который обжигает твое лоно. Я постараюсь, чтобы ты не видела ничего, кроме наших слившихся в порыве наслаждения тел.
— Значит, ты собираешься заменить один грех другим? Ты толкаешь меня на то, чтобы я занималась сексом с кем попало, лишь бы не курила опиум? По-твоему, лучше быть развратницей, чем наркоманкой?
Чжи-Ган пожал плечами,
Что же ей суждено пережить — ужас или... неземное наслаждение? Может, ночь, проведенная с мандарином, подарит ей такое же блаженство, как и наркотический дурман? А может, все это закончится тем, что она будет испытывать к палачу такое же непреодолимое влечение, как и к опиуму? И во что тогда превратится ее жизнь?
— Я даже не знаю твоего имени.
— Чжи-Ган, — ответил он. — Тау Чжи-Ган.
— Палач императора, — сказала она.
На какое-то мгновение он замер. Прислушавшись к его дыханию, она поняла, что он сейчас чувствует. Похоже, его охватила какая-то непонятная тревога, смутное беспокойство. Признаться, она даже не могла объяснить, каким образом ей удалось понять, что творится в его душе.
— Да, — после довольно продолжительной паузы произнес Чжи-Ган. — Я жестокий человек. Я убиваю людей. И ты знаешь об этом.
— Но кроме этого, мне известно, что ты — ученый, — заметила она. — Ты изучаешь Конфуция и Лао-Цзы [1] . Это, наверное, тяжело — быть ученым и воином одновременно.
Он чуть отодвинулся от Анны и, заглянув ей в глаза, прошептал:
— Да.
— Да, — повторила она, понимая, что готова подчиняться ему во всем. По правде говоря, она предвидела эту неизбежность. Без опиума Анна чувствовала себя какой-то потерянной, поскольку не сомневалась, что он легко сможет управлять ею. Она просто слабое и жалкое существо. Но когда он коснулся губами ее шеи почти возле самого воротника платья, она уже не чувствовала себя ужасной, потерянной и одинокой. Так трепетно и нежно ее еще никто не целовал.
1
Лао-Цзы (Ли Эр) — легендарный автор древнекитайского трактата «Лао-цзы» (VI—III вв. до н. э.), канонического сочинения даосизма. (Примеч. ред.)
Анна знала, что все это сплошной обман, самая большая ложь, придуманная мужчинами. Она все знала, все понимала и все же, едва он погладил ее руки и нежно сжал локти, уже не могла сопротивляться. Ей хотелось верить — пусть даже какое-то короткое время, — что она его любимая жена, что он просто боготворит ее и что все ее выдумки, предназначенные для других женщин, чистая правда.
— Я — твоя обожаемая жена? — полушепотом спросила Анна, чувствуя, как его руки осторожно скользят по ее телу. Потом он нежно сжал ее левую грудь.
— О да, — ответил Чжи-Ган низким завораживающим голосом, и по ее спине пробежала легкая
— А кем я стану утром? — не скрывая иронии, поинтересовалась Анна.
— Женщиной, познавшей настоящую любовь, — ответил он.
При слове «любовь» у нее учащенно забилось сердце. Ложь, все это сплошная ложь, вновь подумала она, однако выбора у нее все равно не было. Либо она проведет ужасную бессонную ночь, мучаясь и страдая, оттого что не сможет покурить опиум, либо попытается облегчить свои страдания другим способом.
— В таком случае, — сказала Анна, бросая ему вызов, — тебе придется очень постараться, чтобы я забыла обо всем на свете и думала только о тебе. — И она запрокинула голову, предлагая ему свои груди.
Чжи-Ган улыбнулся и прикоснулся губами к ее коже. Он крепко сжимал ее локти, и она выгнулась, отклонившись назад. Затем, не говоря ни слова, Чжи-Ган обхватил руками ее бедра, и, не успела она открыть глаза, как почувствовала, что он легко поднял ее и, словно мешок с рисом, перебросил через плечо.
Анна удивленно вскрикнула, когда он просунул руку под ее узкую юбку и его большая горячая ладонь оказалась между ее бедрами. В тот же миг она сильно сжала ноги, не давая ему возможности продвинуться выше. Это несколько отвлекло ее внимание от резких толчков, которые она почувствовала, когда он быстро зашагал к двери.
Выйдя в коридор, Чжи-Ган даже не обратил внимания на третью жену губернатора, которая, похоже, так удивилась этой встрече, что даже перестала рыдать, и теперь во все глаза смотрела на них.
— Покажите мне дорогу в спальню, — приказал он ей.
Она молча кивнула и быстро побежала вперед. Он последовал за ней, упорно пытаясь продвинуть руку, которую Анна крепко сжимала между ногами, еще выше. Видя, что она упорно сопротивляется, он ущипнул ее и добился своего, продвинувшись немного дальше. Анна тяжело дышала. Эта странная игра ее изрядно утомила. Сколько времени она сможет держать оборону? Интересно, где бы сейчас оказалась его рука, если бы она не сдерживала его натиск?
Приподняв голову, Анна заметила, что третья жена губернатора все еще смотрит на них, стоя у двери. Однако больше всего Анну удивило то, что в широко раскрытых глазах женщины читалось самое настоящее желание. Казалось, что она, глядя на мандарина, который нес Анну, перекинув ее через плечо, пыталась запомнить все как можно точнее, чтобы потом вспоминать столь соблазнительное зрелище до конца своих дней.
Анне хотелось ей что-нибудь сказать. Ей хотелось объяснить наблюдавшей за ними женщине, что это всего лишь игра и что Чжи-Ган ничуть не лучше других мужчин. Но в этот момент он подбросил Анну вверх и она, перелетев через его плечо, плюхнулась на огромную кровать. Она успела только вскрикнуть от удивления, потому что его рука все еще находилась меж ее ног.
Когда она упала на кровать, ее бедра раздвинулись настолько, что он смог просунуть свою руку до самого конца. Потом он стал на колени между ее ногами и развел их еще шире. Анна услышала, как затрещала шелковая ткань, и, тяжело вздохнув, поняла, что ее юбка разорвалась. Чжи-Ган, не обращая внимания на ее вздохи, лег на нее, устроившись между ее бедрами. Она почувствовала сквозь ткань брюк, что его дракон стал большим и тяжелым. Наконец, поерзав еще немного, Чжи-Ган занял удобное положение и посмотрел на нее. В полумраке комнаты его глаза горели темным огнем.