Непокорная
Шрифт:
Угольно-чёрная служебная “ряса” строгого кроя лишь едва обозначалась в тёмном углу камеры неизвестным и очень тусклым источником света. С лицом и головой было попроще, но и они выглядели из-за глубоких и очень грубых теней пугающей маской какого-нибудь языческого божества или даже демона. Я даже не сразу узнала в этом человекоподобном существе Эйлдара. Если бы до этого не услышала его голоса, наверное бы точно закричала от парализующего страха.
— Не знал, что я не отдавал подобных приказов, или что? То, что мы находимся в Священной Канцелярии, и я могу сюда войти в любую минуту? Тебе что не известно, что бывает
— В-вы правы, Ваше Святейшество! Похоже, я переступил черту. Но клянусь всеми святыми, я сам не понял, что на меня нашло…
— Достаточно, Люк. Ты свободен. И позаботься о том, чтобы сюда, без моего ведома никто в ближайшие десять минут не совал своего любопытного носа. Даже если начнётся землетрясение или под городом разверзнутся недра самой преисподней.
— Как прикажете, Ваше Святейшество!
В жизни ещё никогда не видела столь шокирующей для глаз картинки. Как огромный верзила, точнее, настоящая машина смерти, грациозно склоняется на одно колено перед менее габаритным Инквизитором, целует тому подставленную то ли руку, то ли инсигнию на безымянном пальце. А потом просто поспешно покидает камеру через открытую им в сплошной до этого стене то ли дверь, то ли каменную отводную панель.
Внутрь тесной комнатушки лишь на очень короткое время врывается вспышка тусклого света, которая ненадолго выхватила фигуру Бошана кратковременным свечением, после чего резко оборвалась или была поглощена, будто огромным чудовищем, внутренней темнотой камеры. И как это я не заметила её предшественницу перед появлением Верховного?
— Ну что, Ванесса?.. Наверное, говорить о том, насколько я в тебе разочарован — не имеет какого-то особого смысла?
В этот раз мне не просто стало не по себе от вновь зазвучавшего голоса Эйлдара. Кажется, я прочувствовала его ледяные, буквально царапающие нотки не только на своей коже, но и изнутри в лёгких, а может даже и во всех внутренностях. Дышать снова стало крайне трудно, как, впрочем, и пытаться что-то сделать со своей стороны — вжаться плотнее в стену, сжаться самой в немощный комочек…
Насколько я уже успела понять и осознать за последние несколько минут после того, как меня привели в чувства, — пытаться кричать, звать на помощь или дёргаться-отбиваться — не то, что бессмысленно, а, скорее, слишком для меня чревато.
— З-зачем вы… это делаете со мной? Я же не… ничего…
Он специально стоит в двух ярдах от меня и не хочет приближаться, опасаясь, что я захочу обдать его своими феромонами? Тогда… как он собирается меня пытать? Или зачем он вообще сюда пришёл?
Правда легче мне от этого всё равно не становится. Страх всё тот же, особенно, когда приходится смотреть в его пугающее лицо, в попытке разглядеть в нём хоть что-то близкое к человеческому.
— Твоё ничего, Ванесса, оставило за тобой невероятно длинный след. Обычно за подобное “ничего” получают пожизненное изгнание в весьма отдалённые от нашей священной цивилизации места. И это ещё наименьшее, я бы даже сказал, самое смягчённое наказание из тех, на которые ты уже успела себе накопить только за один этот день.
Всё-таки я ошиблась. Бошан недолго простоял неподвижным истуканом передо мной. Сошёл с места где-то уже на второй фразе. Правда неспеша. Даже, скорее, крадучись,
— П-пожалуйста… н-не… не надо… — как это ни странно, но в присутствии Верховного я сорвалась куда быстрее, чем при его более отвратительном цербере. Слёзы хлынули из глаз будто сами по себе, а дикий страх, похоже, уже пробрался прямо в кости.
— Что не надо, Ванесса? Хочешь сказать, что ты… ни в чём не виновата? И не заслужила вообще никакого наказания?
— Я не… не хотела вам тогда ничего делать! Это вышло случайно!
— Случайно? — приблизившийся ко мне палач осклабился, и мне совершенно не понравилась его хищная усмешка. — Судя по всему, комиссара Кобэма ты тоже случайно зачаровала? И вы с ним порезвились вначале на квартирке у твоей подружки, а потом уже и у него тоже случайно?
— Я-я… я вообще-то чародейка! Это моё естество и моя природа! Мне нужен секс, практически каждый день, даже несколько раз на день, иначе…
– Иначе что? Начинаются ломки и срывы? Тянет залезть в штаны первому встречному или, если совсем невмоготу, зачаровать кого-то своими чародейскими штучками?
Он уже дошёл до меня и даже склонился надо мной, перекрыв собой полностью всё жалкое пространство окружающей нас камеры. И мне совсем… совсем не нравилось выражение его отмороженного лица, потому что оно очень отличалось от всех его предыдущих масок — бездушное, мертвенно холодное и цинично надменное. Наверное, такие лица бывают только у хладнокровных убийц, в момент совершаемых ими казней.
— Сейчас тебя тоже тянет на быстрый перепихон? Собиралась раскрутить на очередной трах собственного конвоира?
— Не правда! Не собиралась! Всё не так, как… вы говорите!
— Не так? А как же тогда?
Он что, так и не остановился? Продолжал склоняться над моим лицом всё ниже и ниже?
Боже правый. Кажется, я скоро точно узнаю, как сходят с ума от дичайшего страха, особенно, когда его подпитывают прессующей близостью самого жестокого в столице ведьманенавистника.
— Ты у нас более избирательна, да? Сама определяешь, кто достоин осеменить твою киску, а кого нужно занести в списки бракованного материала?
— Я вам уже сказала! Это моя природа! Мои врождённые инстинкты определяют подходящих партнёров не на осознанном уровне. Но это не означает, что я не могу себя сдерживать и не контролировать своих желаний с действиями.
— Значит, всё-таки избирательна, да?
Что-то мне совершенно не понравилась интонация, с которой Бошан повторил свой вопрос. А потом и вовсе решил приложить не менее шокирующим жестом. Протянул к моему лицу руку, которая была обтянута чёрной кожаной перчаткой, и с жёсткой лаской обхватил мои щёки и скулы цепкими пальцами.
— И на Кобэма у тебя определённо зудело, раз предпочла прокувыркаться с ним всё это утро, несмотря на нашу предыдущую ночь, от которой простые смертные не смогли бы неделю ходить, а не то, чтобы прыгать через час в постель к очередному жеребцу с переполненными спермой яйцами.
— Ну-у… будь вы на моём месте, в моей шкуре, наверное, сами бы не смогли устоять… — мне бы прикусить язык, а ещё лучше, вообще прикинуться глухой, немой и слепой. Но моя… чёртова натура почти что выродившейся пожирательницы мужских сердец, как всегда, мчалась впереди всех паровозов и планеты целой.