Непокорный
Шрифт:
— Проклятие, — прошептал он, безуспешно пытаясь натянуть одеяло.
Ночной кошмар, как видно, лишил его последних сил.
Мэри Джо протянула руки и укрыла его.
— Проклятие, — вновь произнес он сквозь стиснутые зубы.
Она так и не поняла: то ли это относилось к боли, то ли к унизительной беспомощности.
Мэри Джо отвернулась, взяла полотенце, опустила в миску с водой, которую оставила на тумбочке. Затем вытерла пот с его лица. Щеки раненого были колючими от светлой щетины.
— Что
— Вот ее спасти не удалось, — ответила Мэри Джо, стараясь говорить весело.
— Я не могу… здесь дольше оставаться.
— Но и уйти вы тоже не можете, — сказала она. — По крайней мере, еще несколько дней, возможно, больше. Вам даже до двери не дойти.
— Я принесу беду.
Мэри Джо криво усмехнулась:
— Я так давно терплю беды, что одной больше, одной меньше — не имеет значения.
— А как же ваш сын?
— Я позабочусь о Джеффе, — резко ответила она.
— Мне нужно что-то из одежды.
— Я дам вам вещи мужа, — ответила Мэри Джо, — но позже. Рубашка пока не налезет на больную руку, да и брюки не надеть на забинтованную ногу.
— Я не могу…
Мэри Джо внезапно улыбнулась от абсурдности ситуации. Впервые при ней мужчина жаловался, что не одет.
— Мне самой это нравится не больше, чем вам, но пока другого выхода нет.
— Вы ни о чем меня не спросили.
— Действительно, — согласилась она. — Мне казалось, у вас не то самочувствие, чтобы вести беседу. Но у меня есть вопросы. И я обязательно задам их.
Он слегка скривил дрогнувшие губы.
— Не сомневаюсь.
— Впрочем, один вопрос задам прямо сейчас, — сказала она. — Как вас зовут? Не могу же я называть вас просто «мистер».
— Фостер, — неохотно произнес он. — Уэйд Фостер.
— Ну что ж, мистер Фостер, а я Мэри Джо Вильямс, моего сына зовут Джефф. С остальными вопросами, думаю, можно обождать.
— Который теперь час?
— Полагаю, скоро рассвет, — ответила она.
— Я… очень сожалею.
— Не стоит расстраиваться. Мне самой порой снятся кошмары.
Она поспешно отвела взгляд. Видимо, он больше не чувствовал себя униженным, именно этого она и добивалась.
Мужчины, как она обнаружила, могли смириться с чем угодно, но только не с унижением.
— Если уже все в порядке, — сказала она, — я пойду, а вы поспите. Сон сейчас для вас — лучшее лекарство.
— Вы так думаете? — тихо спросил он, и она поняла, что этот кошмар снился ему не в первый раз.
— Кто такой Дру? — внезапно спросила она, хотя совсем не собиралась — вопрос вырвался нечаянно.
Его взгляд стал таким холодным, что ей захотелось взять свои слова обратно.
— Вы, кажется, не собирались пока задавать никаких вопросов, — резко произнес он.
— Действительно, —
— Дру — мой сын, — сказал он. — И мне уже ничего не поможет.
Он повернулся на здоровый бок, отгородившись от ее внезапного вмешательства.
Мэри Джо постояла с минуту, оглушенная этим откровением, а потом заметила, что его плечи вздрагивают. Тут она поняла, что Дру больше нет в живых.
— Простите, — прошептала она. — Мне очень жаль.
Он промолчал. Мэри Джо задула лампу и второй раз за эту ночь вышла из комнаты. Она знала, что больше не уснет. Да и он наверняка тоже.
Глава 3
Уэйд попытался встать, ему это удалось, но не больше. Он вновь опрокинулся на постель.
Сквозь простые занавески пробивались первые лучи рассвета. Уэйд решил, что женщина и ее сын еще не могли проснуться, особенно после прошлой ночи.
Господи, как унизительно лежать здесь без одежды. Эта комната, эта кровать стали для него тюрьмой, и все же он знал, что женщина была права. В теперешнем его состоянии он недалеко уйдет.
Почему она взвалила на себя заботу о нем?
Он поморщился, вспомнив, как прошлой ночью проявил свое горе.
Десять месяцев назад, когда он обнаружил жену и сына убитыми, он не предавался горю. Гнев и ненависть вытеснили все другие чувства, и он думал только о том, чтобы отомстить за их смерть. Не оплакивал он их и тогда, когда покончил с последним из убийц, которого выслеживал несколько месяцев.
Он не позволял себе горевать. Он не признавал даже перед самим собой, хотя теперь-то это понял, что сына и жены действительно больше нет в живых.
И только когда эта женщина спросила о Дру, он вынужден был признать, что Дру мертв, что сына зверски убили. Красивые темные глазки ребенка навсегда останутся закрытыми, ротик никогда не улыбнется.
Уэйд жив, а Дру мертв. История еще раз повторилась, и ему этого было не понять. Почему он все еще продолжает жить, когда все вокруг него умирают?
Он по-настоящему негодовал на эту женщину. Негодовал за то, что она спасла его, за то, что была добра, за то, что напомнила ему обо всех его потерях.
У него ничего не осталось: ни семьи, ми покоя, ни самоуважения, ни любви. Он собственной рукой сжег хижину, ту самую, что построил для Чивиты в долине у реки, где он учил Дру ловить рыбу, реки, привлекшей алчных старателей на поиски золота, несмотря на то, что это была территория ютов.
Юты взяли бы его к себе, но он никогда не умел принимать благодеяний, особенно от людей, которые так пострадали от руки белого человека.