Неполадки в русском доме
Шрифт:
Обычная наша ошибка такова. Нас поражает какое-то качество, ставшее устоем Запада как цивилизации (например, культ наживы) — и мы в воображении наделяем этим качеством нормального западного человека в его обыденных делах, а в этих делах человек Запада уже совсем иной. Смешивать эти два уровня пространства и времени нельзя.
Чтобы овладеть временем и пространством, мы должны охватить мыслью оба уровня, и это трудно. Надо знать устои Запада, они определяют его вектор, направление его воли. Но надо знать и его нынешнюю обыденность — она определяет его «оружие». Поскольку речь идет о войне, но войне именно цивилизованной (это опять метафора), утрата любой компоненты в образе Запада для нас губительна.
Вообще, войны цивилизаций — такая штука, что
Надо признать, что тот образ Запада, что лепится сегодня в нашей левой и патриотической печати, выпадает из русской традиции как западников, так и славянофилов. Достоевский бы просто ахнул, почитав наши газеты. Славянофилы — в известном смысле более европейцы, чем западники, так как думали самостоятельно — относились к Западу очень чутко. Ведь Запад — трагическая цивилизация. Мы об этом забыли, что ли — и сразу стали в суждениях о Западе легковесными. Да, Запад ставит на себе (и, к нашему горю, на других, в том числе на нас) «эксперименты злом» и доходит в этом до края. Но потом он как никто другой осмысливает зло, анатомирует его и дает другим спасительное знание.
Это, начиная с античности, сопряжено с такими страданиями, которые нам, с нашим светлым мироощущением, просто неведомы. Мы, русские, никогда не жили в страхе. Мы боялись реальных опасностей, но не было у нас «страха бытия». Запад же, начиная с раннего Средневековья, жил в нарастающем коллективном страхе. Сначала перед адом, так что Церкви, чтобы чуть-чуть успокоить людей, пришлось в 1254 г. изобрести «третий загробный мир», чистилище (Православие обсудило этот вопрос и решило, что нам чистилища не требуется — и так никто ада не боится). Потом Запад боялся чумы, так что в искусстве центральное место заняла смерть. В язык входят связанные со смертью слова, для которых даже нет аналогов в русском языке. Печатный станок сделал гравюру доступной буквально всем жителям Европы, и изображение «Пляски смерти» пришло в каждый дом. Но мы на картины Босха смотрим с любопытством. У нас дело просто, как в поговорке: «Умирать — не лапти ковырять: лег под образа, да выпучил глаза, и дело с концом».
Так и шел западный страх от эпохи к эпохе — «страх Лютера» перед соблазнами, страх не уплатить долг, страх перед Природой, страх перед своим «другим Я» (Фрейд), страх перед СССР и ядерной войной. И каждый раз страх порождал глубокие раздумья и сдвиги в культуре. Они отражались в литературе и музыке, в хозяйстве и поведении.
Трагедия зла и страха завершается на Западе покаянием, которое нам непривычно — никто там не бьет себя в грудь, не рвет на груди рубаху и не свергает памятники. Это покаяние конструктивно и выражено в строительстве. Или кафедральных соборов, как в Средневековье (это было подвижничество, масштабов которого нельзя себе представить, пока не увидишь своими глазами). Или музыки и живописи, или школ и фабрик, или науки и социальных служб.
Как вообще возникла необъяснимая формула «Запад бездуховен», непонятно. Вспомним хотя бы о том, что лежит на ладони. Данте, Рафаэль, Вивальди — духовное явление? «Дон Кихота» Достоевский считал главной книгой человечества, за нее человечество будет прощено на Страшном суде. А Шекспир, Рембрандт и Вольтер? А Бах, Бетховен и Моцарт? А Кант, Гегель и Маркс? А Ньютон и вся наука? А кино, спорт и рок-музыка? Или все это — желуди, а до корней нам дела нет?
Утверждения типа «Россия
Да это, если честно, и не так вовсе. Именно сейчас растет на Западе массовая молодежь, которая испытывает «комплекс вины» за стяжательство и буржуазность. Старшеклассники в массе своей представляют явление, которое трудно даже понять. Это именно стремление к духовности, к которому не готовы ни преподаватели, ни школьные программы, ни семья. Жизнь, конечно, приводит в норму, уже в университете, но это большая проблема.
Я, бывая в Испании, читаю лекции даже в сельских школах. Не гнушаюсь, еду на своем драндулете и за сотни километров. Хоть и немного в школе платят, одно занятие — всего-то моя месячная зарплата в Москве. Зато всегда большая радость. Темы просят такие: «Что такое Россия?», «В чем суть русской культуры?», «Как видится Испания из русской культуры?» Нам перестройка прочистила мозги, и сейчас, как раз когда нас душат, мы начинаем понимать, что такое Россия. Это я и объяснял. Иной раз чуть слеза не прошибала — с таким чувством и такой тягой к добру слушают подростки. Даже страшно становится: что с ними будет, блаженными, в этом суровом мире?
Эта новая западная молодежь ставит нас, кстати, перед сложной проблемой. Что-то не слышно, например, чтобы сербы в Боснии воспринимали пехоту НАТО как оккупантов. Я даже подозреваю, что эти молодые ребята, с которыми население входит в контакт, вызывают у сербов симпатию. Это — новое оружие дяди Сэма, и я не уверен, что у нас есть против него щит. Есть, правда, надежда, что этих пехотинцев к нам и калачом не заманишь.
Вообще, много ошибок мы делаем оттого, что говорим о Западе как монолитном блоке. Но это так же глупо, как сказать, что Ельцин и Гусинский — это Россия. Запад — это гораздо более «расщепленная» культура, чем любая другая. Можно сказать, что здесь каждый человек расщеплен — его сознание дуалистично (говорят даже «шизофрения европейского сознания»).
Надо, конечно, возмущаться тем, что «Запад бомбит Ирак», но не слишком. Можно ли ненавидеть Россию за бомбардировки Грозного? А ведь символические точечные удары по Багдаду не идут с этим ни в какое сравнение. К тому же нам нередко подсовывают фальшивые гири, а мы не замечаем и взвешиваем ими дела и события. Ведь блокада Ирака в тысячу раз более подлое дело, чем ракетные удары, но нас от этого уводят «горячим» спектаклем.
Вообще, мне кажется, лучше нам было бы не быть такими впечатлительными. Да, вся мировая закулиса без СССР распоясалась и назначила США мировым вышибалой и рэкетиром. Противно, а нам и позорно. Но зачем идеализировать того, с кем вышибала затеял драку (к тому же странную)? Представим, что Саддам Хусейн вдруг стал страшно сильным — никто ему не указ. Да ведь тогда за жизнь курдов никто и гроша ломаного не дал бы. И потом, почему в такой большой стране из-за блокады умерло полмиллиона детей? На Кубе без капли нефти и в такой же блокаде детская смертность вообще не выросла. Пашут на волах, а детей всех кормят, на касты не делят.
Повторяю, что Запад на многих направлениях шел «по пути зла» дальше других, до предела — и в то же время порождал сильную идею преодоления этого зла. Взять хотя бы религиозное насилие. Инквизиция была страшным, немыслимым для Православия «молотом ведьм». Но она же быстро стала судом со строгими процессуальными нормами (отсюда во многом выросла наука как совершенно объективный и беспристрастный «допрос Природы под пыткой»). Точность записей инквизиторов была такова, что по ним сегодня строят медицинскую статистику душевных заболеваний в разных странах в Средние века (ведьмами и еретиками были душевнобольные).