Неповторимое. Книга 2
Шрифт:
И всю оставшуюся дорогу рассказывал, какие у них на Черниговщине земли, леса, реки. И, конечно, люди. А какие ярмарки! Вообще-то, он, наверное, немного привирал — у нас в Армавире тоже ярмарки были красочные, но скромнее, чем у этого рассказчика. Я хоть и молчал, но полностью ему сочувствовал, так как сам переживал то же, что и он.
Приехав к себе, сразу отправился к командиру полка. Тот был один. За окном уже смеркалось, поэтому была включена настольная лампа. Мы тихо беседовали, никто нас не прерывал, телефоны молчали — полка не было, и жизнь померкла. Я подробно доложил, что всё сдано — знамя, печати, штампы, финансовые бумаги, все ведомости и акт о расформировании полка. Сказал, хотя он это знал не хуже меня, что все офицеры и личный состав отправлены по
— Да… хоть всего этого и надо было ожидать, но все как-то очень уж неожиданно. Вот и я завтра с семьей отправляюсь на Родину. Уже получено официальное распоряжение, переговорил с командиром дивизии, билеты заказаны, так что утром — в путь.
Наступила целая полоса разлук, а сейчас вот пришла пора проститься с Дегтяревым. Конечно, он был добросовестный, очень честный и порядочный офицер. Излишняя суета объяснялась только его беспокойством о деле, о недопущении происшествий, стремлением поддерживать порядок.
Сейчас, когда я вспоминаю о Дегтяреве, в памяти всплывают еще двое — ротный командир в Заполярье Гончарук и Вася Дудник, который в 100-м Гвардейском стрелковом полку командовал батареей. Перед этими тремя людьми я навсегда остался в долгу. Я помню его, этот не выполненный перед ними долг, — они просили, я обещал, но не сделал то, что был обязан сделать.
О Дегтяреве. Расставшись с ним в Германии, я встретил его в 1951 году в Военной академии имени М. В. Фрунзе: он был на курсах командиров стрелковых дивизий (Курсы КСД) при академии, а я поступил на 1-й курс основного факультета. Молодость часто бывает несправедливой — мы, молодые офицеры, называли эти курсы КСД по-своему, с присущей нашему возрасту иронией: Курсы старых дураков. Хотя там учились командиры в возрасте от сорока до пятидесяти лет. Точнее, не наш набор придумал это прозвище, наверное, этот ярлык повесили на курсы сразу после их образования. Дегтярев был полковник, а я майор. Он очень просил зайти к нему в аудиторию во время самоподготовки. Ему очень хотелось что-то мне рассказать, как он выразился, «сугубо доверительно и касающееся вас лично». Я обещал, но в сутолоке первых месяцев учебы, когда много времени ушло на адаптацию, на выработку приемов и методов действий, к которым «приучает» академия, я об этом как-то подзабыл. А когда уже окреп в своей студенческой жизни и сам захотел встретиться с Дегтяревым, то оказалось, что его набор уже окончил курс обучения и он уехал в войска.
Прошло много времени. Я стал генерал-полковником и уже несколько лет командовал Прикарпатским военным округом. В Черновцах, это на юге округа, стояла одна из шестнадцати дивизий. В один из очередных моих приездов в дивизию для проверки и оказания ей помощи и одновременно для решения депутатских вопросов (я был избран в Верховный Совет СССР в Черновицкой области), ко мне вдруг в конце недели, когда надо было уже улетать домой, обратился областной военный комиссар: «Товарищ командующий, к нам в военкомат постоянно приходит один старик и просит, чтобы мы доложили вам о нем. Говорит, что вы якобы его хорошо знаете, вроде он был даже командиром полка, а вы — заместителем». Я поинтересовался фамилией. Мне сказали: «Полковник Дегтярев».
Все происходит уже на аэродроме. Меня провожают не только военные, но и областные руководители. Оказалось, что военком не имел с собой ни адреса, ни телефона Дегтярева. Извинившись перед товарищами, я сказал, что приеду через полчаса, а заместителя командующего по строительству попросил рассмотреть вместе с областным начальством не доведенные до конца проблемы строительства в городе. Через десять минут мы были в военкомате. Мне находят телефон Дегтярева, и я звоню ему.
Отвечает старческий женский голос. Я интересуюсь:
— Это квартира Дегтяревых? А полковника Дегтярева можно пригласить к телефону?
— Пригласить-то
— Скажите — Валентин Иванович Варенников.
— Скажу, скажу. Я много слышала вашу фамилию. Я их родственница. Жена его померла, а я вот присматриваю. Сейчас я его приведу.
Через некоторое время я услышал в трубке всхлипывания. Соблюдая прежнюю субординацию, я сказал в трубку:
— Товарищ полковник Дегтярев, это вы?
В ответ откровенные громкие рыдания, а между ними можно было понять: он рад, что я позвонил, он хочет обязательно встретиться, намерен мне кое-что рассказать и т. д.
Я дал слово, что в следующий раз заеду в Черновцы обязательно и повидаюсь с ним. Разговор закончился. На душе было тяжело и тоскливо.
— Не хочу вас упрекать в том, что вы своевременно не доложили мне о просьбах ветерана, — сказал я военкому, — но к моему следующему приезду вы обязаны посетить полковника на дому, выяснить, какие у него житейские проблемы, и все их разрешить. Если у вас что-то не будет получаться, пройдите к председателю облисполкома или к первому секретарю обкома и передайте мою просьбу. Позвоните мне в штаб округа во Львов и доложите.
Мы с военкомом обо всем договорились, и я отправился на аэродром. Оказывается, время здесь попусту не тратили. Спор раскалился до предела. Пришлось еще полчаса разбираться. Но расстались мирно, договорившись обо всем, и все остались довольны.
Через месяц мне звонит облвоенком и докладывает, что все просьбы полковника Дегтярева выполнены, да и были они незначительные. Но сам он очень плох. Беспрерывно плачет — такая вот болезнь. А еще через месяц я опять появился в Черновцах. Среди других вопросов заранее наметил свидание с Дегтяревым. На аэродроме я говорю военкому:
— Поехали к полковнику Дегтяреву.
— Так он на прошлой неделе умер. Мы его похоронили со всеми почестями.
Сказав товарищам, что через час приеду в обком КПСС, я отправился на квартиру к Дегтяреву. Старушка, с которой я разговаривал прошлый раз, оказалась младшей сестрой Дегтярева. Жену он похоронил уже давно и с тех пор сам заболел неизлечимой болезнью — как только начинает говорить на любую тему, сразу рыдает. Дочь вышла замуж и проживает где-то в Якутии, а взрослый уже внук проучился два года в институте и куда-то исчез. Раза два или три присылал письма из Мурманска. А последний год вообще не слышно. Дочь приезжала на похороны, пожила неделю и позавчера улетела обратно. Вот такая у них сложилась жизнь.
Я спросил, о чем говорил ее брат, когда вспоминал нашу совместную службу. Оказывается, он очень тепло отзывался обо всех, а что касается меня, то очень хотел бы со мной встретиться и кое-что рассказать.
Вот так ушел из жизни человек, которому я обязан был совместной хорошей службой, но самое главное — которому обещал обязательно встретиться, чтобы тот мог наконец высказать все, что было у него на душе. Однако этого не произошло, и невысказанное ушло вместе с ним в могилу.
О капитане Гончаруке. Это был прекрасный командир роты в 281-м мотострелковом полку, который стоял в Аллакурти. Я же был командиром дивизии. В 1964 году по итогам инспектирования дивизия получает высокие оценки. Это результат труда офицеров и всего личного состава. В 279-м мотострелковом полку командир роты старший лейтенант Зайцев получает орден Красной Звезды и его назначают сразу командиром батальона. Такие же заслуги были и у Гончарука, и он тоже был представлен к назначению на батальон. Однако кадровики армии сделали по-своему — включили в список на поощрение ценным подарком. Конечно, я не мог пройти мимо такой несправедливости, тем более что лично знал Гончарука. Он до меня командовал семь лет ротой и при мне год, и все это время рота оценивалась отлично. А кадровики ему — часы. Уже, наверное, десятые по счету. Звоню командующему армией. Тот обещает разобраться. Через некоторое время приезжаю в Аллакурти и говорю командиру полка подполковнику Довганюку, чтобы он пригласил капитана Гончарука. А командир полка сообщает: