Неповторимое. Книга 2
Шрифт:
С этим «волчьим билетом» я отправился в свою дивизию, проклиная всех на свете кадровиков, которые поступают бездушно и бездумно, принимая самостоятельно решения по тому или иному человеку и даже совершенно не ориентируя своих командиров и начальников в сложившихся ситуациях. Хотя надо сказать честно, что было на моем пути немало и внимательных офицеров-кадровиков. А некоторые сыграли просто решающую роль в моей послевоенной жизни. С особой благодарностью я вспоминаю подполковника Чичвагу (он вел в управлении кадров Северного округа 6-ю общевойсковую армию) и генерал-лейтенанта Майорова — начальника управления кадров Сухопутных войск. Они не только не были бюрократами, но не допускали и малейшего равнодушия к судьбам военнослужащих. Наоборот, всегда выслушают, посоветуют, а если пообещают, то обязательно выполнят. Как важно, чтобы кадровик был внимательным, заботливым,
Добравшись до Йены, где располагалась наша 20-я механизированная дивизия, я решил идти только к начальнику штаба нашего полка подполковнику Фролову, и больше ни к кому. Я еще раньше проникся к нему большим уважением и чувствовал взаимность. Поэтому понимал, что только он мог объективно разобраться во всем случившемся. Когда я предстал пред ясны очи Фролова, тот с удивлением сказал:
— А мы-то думали, что ты уже «академик». Да и, кажется, есть телеграмма о твоем зачислении слушателем академии…
Тут я начал подробно рассказывать обо всем, что произошло. Он перечитал мое предписание и, очевидно, думал, как лучше поступить, чтобы не подставлять меня и самому, конечно, не просчитаться. В итоге он пожурил меня, что я не использовал великолепную возможность попасть в академию, а затем, успокоив, сказал, что жизнь на этом не кончается. Позвонил при мне командиру дивизиона, передал ему, что я вернулся для прохождения службы обратно в полк и что я сейчас подойду, а приказ по полку на эту тему будет подписан завтра. Затем, подумав, позвонил начальнику отделения кадров дивизии и сообщил ему о моем возвращении. А мне сказал, что Репин находится в отпуске, но пока еще не выезжал, а Фролов остался за командира полка. Последнее меня особенно обрадовало: пройдет время, все «зарубцуется» и встанет на свое место.
В дивизионе меня встретили как родного. Было такое ощущение, что командир дивизиона был даже рад, что я вернулся. Однако, как оказалось, мне уже был приклеен ярлык «академика».
— Ну, здравствуй, академик.
— Как дела, академик?
— Академик, твоя батарея когда на боевые стрельбы выезжает?
И так продолжалось около года. Но потом все действительно «зарубцевалось». Боевая учеба, которая в Группе Советских оккупационных войск в Германии была под личным ведением 1-го заместителя главнокомандующего группой генерала армии В. И. Чуйкова, приобрела не просто систематический, плановый, размеренный вид, но порой даже носила ожесточенный характер. Особенно это проявлялось, когда мы выезжали в лагерь на летнюю учебу. Это был период с конца апреля и до октября включительно. Наша дивизия стояла компактно в лагерях рядом с Ордруфским полигоном. Жили мы в деревянных помещениях барачного типа. Но всем необходимым для жизни, быта и учебы были обеспечены. Напряжение, конечно, было очень высокое. Война закончилась недавно, а вопросы учебы на войне, как правило, носили «демократический» характер. Если командир считал необходимым какой-то вопрос отработать и если боевая обстановка позволяла, то это делалось, а если командир считал, что можно обойтись и без специальной подготовки, то занятия не проводились. Поэтому систематизированная, ежедневная, напряженная боевая учеба казалась некоторым кандалами. Но со временем все и всё привыкли и к этому напряжению, и никто не думал о другой жизни. Нам уже стали говорить о коварстве наших бывших союзников, из-за чего порох надо было держать сухим.
Но в напряженной воинской службе были у нас и отдушины. Например, когда выезжали в Ордруфские лагеря, то все старались попасть на «цирковое представление», которое происходило в соседнем полку. Дело в том, что у них был осел, причем знаменитый — прошел всю войну и дошел с полком до самой Германии. К этому ишачку все были неравнодушны. Назвали его «Фюрером». И на клич «Фюрер, фюрер» он, как правило, отзывался и трусцой бежал на зов, зная, что его угостят чем-то вкусным. Особенно этот проказник любил сахар. Вся его грудь, грива и передняя часть туловища были украшены гитлеровскими медалями, которые были вплетены в его шерсть и капитально привязаны шпагатом. «Фюрер» свободно расхаживал по всему лагерю, и везде его встречали с почтением и даже нежностью. И не только потому, что у него был богатый боевой путь. Но еще больше потому, что сразу после завтрака немец, работавший в столовой, запрягал его в небольшую телегу, и они отправлялись в Ордруф, где закупали бутылочное пиво и ситро, а возвращаясь в лагерь, развозили эти напитки по полковым офицерским столовым. Так что всюду были желанными гостями. Но самое интересное было в
Эту картину наблюдал исподтишка фактически ежедневно чуть ли не весь лагерь. И хотя повторялось одно и то же, а из трех действующих лиц менялось только одно — дежурный. Все, удобно устроившись, ждали, когда будет этот церемониальный акт. Хорошо, что лагерь стоял в сосновом бору и это позволяло маскироваться за деревьями. Обычно командир полка, поздоровавшись и оставив встречающую его пару, тут же уходил. Но иногда, к удовольствию «наблюдателей», происходило просто невообразимое зрелище: командир полка проходил по передней линейке вместе с дежурным, а осел оставался на своем месте, пока не закончится весь обход. Командир полка уходит, а к дежурному вприпрыжку скачет осел. Дежурный за стойкость и терпение дает ему кусочек сахара. Тут, конечно, раздавались хохот и аплодисменты. Цирковой номер знаменитого и заслуженного осла принимался «на ура».
Суровая, напряженная до предела наша военная жизнь вот такими эпизодами хоть чуть-чуть смягчалась. Так высохшая, потрескавшаяся земля начинает дышать и оживает, когда на нее упадут хоть несколько капель дождя.
Тяжелая была служба в Группе Советских оккупационных войск в Германии в 1947, 1948, 1949 годах, очень тяжелая. А что касается воинского порядка и вроде бы неуместного пребывания животного на линейке в момент, когда отдавался рапорт, так это объясняется следующим. Солдаты натренировали осла так, что никто и ничто не мог сделать, чтобы он не участвовал в рапорте и чтобы поехал за пивом только после завтрака. Вот хоть его убей, а будет делать так, как натренировали. Если же пытались закрывать его в сарай, то он бесился, орал на весь лагерь и вносил такой переполох во всю его жизнь, что вынуждены были отказаться от этой меры, как и привязывания его временно к дереву. Убивать такого осла тоже было жалко. Ведь к нему привыкла вся дивизия. Само его существование уже напоминание об истории. Решено было махнуть на это рукой. И «концерты» нашего заслуженного осла продолжались.
1949 год стал для нас и лично для меня особо насыщенным.
Все-таки полнейшая неопределенность относительно перспективы заставила меня встретиться с рядом начальников и выяснить обстановку: если они считают, что я должен остаться в кадрах, то я должен учиться там, где считаю необходимым. Но если начальникам безразлична моя военная судьба, то я должен быть уволен. И хотя мне было обещано рассмотреть мой дальнейший путь именно в таком плане, последовали совершенно неожиданные для меня решения. Летом 1949 года меня назначают в 153-й отдельный корпусной артиллерийский полк начальником разведки — заместителем начальника штаба полка и одновременно с назначением присваивают звание майора. Тем самым уже было показано, что мне надо служить.
Долго адаптироваться на новом месте мне не пришлось. Очень быстро я сблизился с офицерами командования и штаба полка. Осенняя проверка показала, что претензий ко мне нет.
Осенью 1949 года наши оккупационные войска в Германии преобразовываются в Группу Советских войск в Германии, а их главнокомандующим становится В. И. Чуйков. Но самое главное в моей жизни этого периода является возвращение наконец на Родину.
Глава II
Выбор сделан
Возвращение на Родину. Киевский военный округ. Встреча с Брежневым в Кишиневе. Знаменательный 1951 год. Академия имени М. В. Фрунзе. Легендарный Буденный. Генералы армии Жадов и Курочкин. Сталин беседует с генералом Разиным. Случай в Учебном переулке у Новодевичьего монастыря.
В январе 1950 года я прибыл в штаб Киевского военного округа и, получив направление в 18-ю механизированную дивизию, отправился поездом в Черкассы. Это километров двести от Киева вниз по Днепру.