Неправильная училка
Шрифт:
— С ребенком как?
— Да вроде целый… — и меня холод пробирает. — Откуда ты знаешь? Следил?
— Не, в сети информация всплыла. Так что теперь тебе не отвертеться…
Глава 26.
Дурное семя. Это дурацкое словосочетание я слышал уже не раз в этой клинике. Ещё когда маленький был, лечился здесь часто. То бронхит, то пневмония, то еще краснуха… Такое ощущение, что я собрал все детские болячки.
Наш врач Иннокентий Романыч ведёт нашу семью очень давно. Ещё со времён, когда мой отец был одиноким бизнесменом и частенько ловил пули…Однажды даже потерял возможность ходить, а мама вроде
— Ты только не уходи…
— Не уйду…
— Молись за него, Платон. Я уверена, мы сможем быть счастливыми.
— Все будет хорошо, береги силы, — кивну я Романычу и он повез ее на каталке дальше — бледную, измученную, — а я сжимал кулаки и пытался не молиться, чтобы эта проблема решилась прямо сейчас. Фатально. Плохо, но этот ребенок не принесет счастья никому, так может лучше, чтобы его не стало?
И снова я мельком услышал это грязное выражение. Дурное семя. Многие медсестры поговаривают, перешептываются. Это про меня и мужиков нашей семьи. Это про отца. Ни один ребенок нашей семьи не родился нормально… Иногда кажется, что нашей семьи, о сохранении которой так печется отец, не должно было и вовсе существовать.
Вопрос в том, достоит ли убийца иметь семью? А достоин ли сын убийцы?
Верчу в руках телефон, собираясь с силами, чтобы набрать Аврору. А что ей сказать?
Выговориться? Объяснить почему не хочу становиться отцом в двадцать два года?
Вчера только все наладилось, а теперь снова война.
Потому что Аврора обязана мне и быть со мной при любом раскладе, но захочет ли… Добровольно. Я хочу, чтобы захотела добровольно…
От размышлений меня отвлекают шаги.
Я бы узнал их и закрытыми глазами.
Мать подходит и обвивает меня лозой. Маленькая, хрупкая, даже в свои шестьдесят. До сих красивая. Почему-то кажется, что Аврора будет такой же в эти годы.
— Сынок, как ты? Мы выехали, как только узнали, — она отстраняется, протягивает мне термос с кофе. Сама его делает. Очень вкусный. — Иннокентий выходил?
— Нет ещё. Спасибо. Отпиваю сладкий кофе, но благодарности к матери не чувствую. Не знаю… Мне стыдно, но я никогда не ощущал ее участия в своей жизни. Последние счастливые воспоминания кончаются лет в пять.
Она никогда не защищала меня, никогда не говорила ни слово против отца. Никогда с ним не ругалась. Если бы я не знал, что она моя мать, если бы не был похож на нее как две капли, мог бы решить, что она приведение.
Лишь образ женщины, которой должна стать мать.
Аврора настоящая мать, она готова ради своего сына на все…
А на что готова моя мать ради своих детей?
Отец в стороне, с кем0то по телефону разговаривает. Потом подходит и просто встает рядом. Мы ещё пол часа в оглушительной тишине находимся. На мой телефон мне поступают звонки от сестры, племянницы. Даже близнецы звонят, но я не беру трубку, все пытаясь набрать сообщение Авроре Только вот все время стираю текст, так и не находя слов.
От раздумий отрывает Кеша, как часто врача называет отец. Родители к нему сразу, а я в стороне держусь. Вижу, что все
— Мальчик у вас. Совсем маленький. Прямо ка Платон когда — то, — ты еще заплачь, блять…. — Вытащили. Но мальчик очень слаб, требует дополнительного ухода. Я оставлю его и мать пока здесь. Можете к нему пройти, госпожа Ингрид отдыхает.
— Как же хорошо, — выговаривает Мать, а отец руку врачу жмет. Ну что, тот купит себе еще один майбах.
— Ну что, я пошел… — поднимаю руку, давая знак, что мне надо идти.
— Зайди к сыну, — тут же тормозит меня отец голосом. Приказ. Я до сих пор дергаюсь, когда слышу его. Как пацан на ковре у директора.
— Он может вообще не мой, — шокирую врача, не иначе. Но мне плевать, уйти скорей отсюда хочу.
— Зайди к сыну! — Отец просто берет меня за ухо. При всех. Как пацана. А мне вломить ему хочется.
— Нет, я сказал…
— Со своей шлюхой успеешь увидится…живо… — шипит он мне, а руку его отбиваю… Ударить хочу, но мама как обычно его защищает.
— Платон, не надо!
Я даже на маму смотреть не стал, отошел подальше, руки в кулаки сжимая….
— Я ухожу. Чтобы не усугублять.
— Я думал, ты не хотел, чтобы она внезапно пропала…
— Нашел уязвимое место, да? — усмехаюсь я зло. — Жаль у тебя их нет, я бы с удовольствием посмотрел, как тебя нагибают…
Удар в челюсть пришелся с правой.
Мне не привыкать, я и ответить могу, но крик мамы «Платон, не надо» спасает больницу от побоища.
Я все пытаюсь понять, а что я здесь делаю, почему ещё не плюнул на многомиллионное наследство, на отца, который играет мной в симс. На мать, которой на меня плевать?
— Если тебе нужен очередной больной отпрыск, усынови его, а на Ингрид женись, уверен мама снесет и это…
— Платон!
Но мамин крик уже в спину, как и папино требование вернуться.
На выходе из больницы меня тормозят волкодавы отца…
— Платон Борисович, не положено вас отпускать.
— Да ну. Ну так попробуйте остановить меня так, чтобы на мне не осталось ни царапины… Сами, знаете, что было с Волховым… — Никто его больше не видел, после того как тот вывернул мне руку когда я пытался сбежать в шестнадцать…
Парни напрягаются. Пропускают, а я, кивнув, выхожу на улицу, прыгаю в тачку.
Лечу по городу.
Туда, где можно выспаться, туда, где Аврора…
Вот только выспаться не выйдет, отец скорее всего уже отправил к ней своих людей…
Глава 27.
***Аврора***
Я собирала Мишку в садик то и дело поглядывала на дверь, телефон, стул на котором он сидел. Я не знаю, чем это объяснить, но по спине тонкой змейкой полз страх. Страх, что Платон никогда сюда не вернется или что придет, но скажет, что ему гораздо интереснее тусить с пацанами. А как еще объяснить его отсутствие, нежелание мне позвонить и сказать хоть что — то. Но гораздо хуже, что я настолько не уверена в своей роли в его жизни, что не могу позвонить сама. Просто не имею на это право. У нас нет с ним будущего, но и сама отрезать все и уйти в никуда я не могу. Да и как уйдёшь, когда сердце даже в такой недолгой разлуке с ним ноет и болит, словно зуб, который давно пора лечить. Возможно, уже не излечишь и пора его вырвать? Просто уйти от Платона не оборачиваясь, и надеяться, что однажды я все забуду. Забуду его жестокость, переросшую в зависимость. Забуду, как сама стала зависимой от его касаний, от его голоса, от его тела, которое он никогда не стеснялся мне демонстрировать. Все части тела.