Неправильный ангел
Шрифт:
У мамы своя вина. Даша в её происхождении не сразу разобралась.
Однажды поинтересовалась, откопав в интернете несколько счастливых фактов, как люди после тяжелой травмы позвоночника вновь вставали на ноги: «Мам! А мой случай совсем безнадежный? Есть же такие методы, которые вылечивают. Особенно, если
Мама долго молчала, а потом всё-таки рассказала.
Дашу тоже взялись лечить вовремя, и таблетками, и уколами, и разными упражнениями, тренажёрами, процедурами. Хотя надежда на восстановление была слишком призрачной, каких-то пять процентов из ста, а сама Даша оказалась ещё слишком маленькой, чтобы терпеть бесконечную боль, чтобы преодолевать и бороться.
При виде белого халата она начинала отчаянно реветь: «Мама! Не надо! Я не хочу! Унеси меня!» И мама унесла. Подальше от всяких больниц. А после того, как призналась, долго твердила: «Дариночка! Прости меня! Я больше не могла терпеть, не могла слышать, как ты кричишь!»
Наверное, и Даша бы на её месте не вытерпела, а тогда, конечно, была рада, что мама её спасла. Это только сейчас появилось сожаление об упущенном шансе, и пять процентов перестали казаться такими ничтожно маленькими. А общая виноватость от осознания этого только возросла, и её концентрация в воздухе ещё больше повысилась, когда мама вышла на работу. Хотя, фактически, именно Даша заставила её сделать это.
«Мам! Ну чего ты со мной носишься, как наседка, – с нарочитой бравадой заявила Даша. – Я уже не младенец. Разогреть для себя еду – я в состоянии. Если надо, и приготовить смогу. Ты же знаешь! Ну и в остальном. – А напоследок воскликнула резко и вызывающе, не оставляя маме выбора: – Или ты меня считаешь абсолютно беспомощной, немощной инвалидкой?»
Мама легко и быстро нашла работу. В благотворительном фонде, который занимался поддержкой семей с детьми-инвалидами. Слишком быстро. Словно уже давным-давно присмотрела и застолбила для себя это место. Даша догадалась: маму, как и её, тоже тяготила определённая жизненными обстоятельствами строгая ограниченность личного пространства, ей тоже хотелось свободы, широты и безудержности желаний, пусть даже глупых и несвоевременных.
Мама ходила на работу с удовольствием, но оттого ещё сильнее ощущала свою вину. И никуда от неё не деться. Никому из них, все втроём угодили в её ловчую яму, которая с каждым годом становилась всё глубже и темнее. Совсем как та туча.
Даша опять её увидела. Или, скорее, почувствовала. Они же находились не на улице, в комнате, в которой даже окон нет.
Туча стремительно надвигалась, и для неё не существовало преград. Мрак просачивался прямо сквозь стены, заполнял пространство, менял очертания окружающих предметов, лишая их не только цвета, но и чёткой формы, преображал, уродовал.
Даже пламя в светильнике стало зловеще-багряным, зашипело, защёлкало, как неведомый зверь, а Лала исчезла. Даша её не видела, хотела оглянуться по сторонам, но не смогла. Уши заложило, и в висках застучало, словно она услышала собственный пульс. И какое-то таинственное странное существо, больше похожее на мрачную бесформенную тень возникло чуть позади неё, наклонилось к плечу, отрывисто зашептало в ухо:
– Ты же знаешь, что сейчас случится? Ты же помнишь?
Голос резкий, шелестящий, незнакомый. От него мурашки по спине, и дыхание перехватывает, и в груди разрастается холодная, тревожно дрожащая пустота.
Конец ознакомительного фрагмента.