Непревзойденные
Шрифт:
«Сыркин раздел Сашу, постукал пальцами. И сказал: «Молодой человек, все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Вас надо показывать студентам и говорить: этот молодой человек давно должен был умереть. Почему он до сих пор жив – науке неизвестно». Мы стояли с Чайковской ни живы ни мертвы. Профессор обратился к нам: «Понимаете ли, уважаемые дамы, у него сердце на правой стороне. А левая половина груди заполнена жидкостью. Везите его немедленно в больницу…»
Когда они приехали в больницу МПС, что на Волоколамском шоссе, на дворе был уже вечер. Всю ночь над Горшковым колдовали врачи и сестры. Эскулапы поставили фигуристу неутешительный диагноз: разрыв легкого. Левое легкое фигуриста не дышало, сжалось в комок, из образовавшегося отверстия воздух поступал в плевральную
Рассказывает журналист Я. Голованов: «Надо было не только провести трудную операцию, но, учитывая специфику пациента, сделать разрез с минимальным повреждением мышц груди. Перельман ушил «буллу» – пузырь на легком, откуда шел воздух, перевязал в двух местах лопнувшую спайку, остановил кровь, откачал остатки из плевральной области и удалил плевру – тонкую пленку, с которой легкое никогда не срастается. Теперь больное легкое могло прирасти, закрепиться на грудной стенке…»
Между тем после операции выяснилось, что чисто индивидуальная особенность крови Горшкова приводит к образованию сгустков в плевральной полости. Надо было снова предпринимать срочные меры. Для решения этой проблемы пригласили кандидата медицинских наук Д. Натрадзе, который имел большой опыт борьбы с тромбами и другими подобными неприятностями. Спортсмену ввели прямо в полость спецлекарство стрептазу, что было редким явлением в советской медицинской практике. Операция помогла: сгустки крови были растворены и откачаны.
Спустя чуть больше двух недель – в понедельник, 24 февраля, – Горшков уже вышел… на свою первую тренировку. И это при том, что всего лишь три дня назад его выписали из больницы и врачи предупредили супругу фигуриста: «Запомните, Людмила Алексеевна, в ближайшие десять лет самая большая нагрузка для вашего мужа – это с авоськой в булочную». Короче, Горшкову на ближайшее время было категорически предписано быть подальше от спорта. А он вышел на лед с твердым намерением принять участие в очередном чемпионате мира, который открывался в американском городе Колорадо-Спрингс в самом начале марта. Л. Пахомова вспоминала:
«Саша катался, держась одной рукой за борт. На третью нашу тренировку приехали врачи. Мы прокатали перед ними половину произвольного танца. Все поддержки прямо на ходу перекидывали на правую руку, левая совсем слабая была. Он вообще был еще слаб, от Саши, как говорят, осталась половина. Объем легких по спирометрии уменьшился ровно вдвое. Врачи сказали, что Горшков сошел с ума, что он, видно, хочет умереть. А Михаил Израилевич Перельман дал письменное заключение: «Может ехать. Вопрос о выступлении решить на месте»…
Я пошла в Спорткомитет в тот день, когда было назначено собрание сборной страны, отъезжающей в Колорадо-Спрингс. Собрание должно было начаться в десять утра, я там была в девять. На подоконнике у председателя, смотрю, валерьянка, для меня приготовленная. Я сказала: «Сергей Павлович! Врачи спасли Горшкову жизнь, а вы должны спасти его как спортсмена». – «Что для этого надо?» – «Надо, – говорю, – чтобы никакую другую пару вместо нас на чемпионат мира не посылали. Нужно объявить, что Пахомова и Горшков вылетят позже, потому что у Горшкова грипп». – «Зачем все это?» – удивился Павлов. «Это нужно для выступления на Олимпиаде, которая состоится уже в следующем году. Ведь если нас не будет на этом чемпионате мира, то установится другая иерархия, и неизвестно, к чему это приведет. А так все будут думать: вот приедут Пахомова с Горшковым и заберут свою золотую медаль. Это во-первых. А во-вторых, Саше сейчас важно знать, что в него верят, что он нужен команде. Что на нем крест не поставили». – «А вы сможете выступать?» – «Гарантии дать не могу…»
Чемпионат начался 5 марта. Однако пара Пахомова – Горшков в обязательной программе выступить не смогла из-за перенесенной Горшковым операции. Сам он вспоминает о тех днях следующим образом:
«Все врачи, кроме Перельмана, были против моей поездки в Америку. Я спросил у хирурга, не разойдутся ли швы. Он сказал, что за швы могу не беспокоиться, но будет больно…
Объем легких у меня сократился почти наполовину. Но соперники этого не знали. Высота 2000 метров над уровнем моря – нормальному-то человеку после перелета кислорода не хватает. В конце тренировок я терял сознание. Руки-ноги немели. В произвольном было движение, когда Люда должна проехать у меня под рукой. Я просил: «Подними мне руки сама, незаметно для других, я не могу…»
А вот как об этом же вспоминала Л. Пахомова:
«Мы прилетели в Колорадо-Спрингс, догоняя команду. Прошло всего три недели после операции. Широко об этом не было известно – грипп и грипп. Саша переодевался для тренировок дома, чтоб никто не видел шва. На льду мы подолгу не задерживались. Через какое-то время, чтобы иметь ясное представление о том, какую нагрузку мы можем выдержать, поехали на каток, расположенный в горах выше Колорадо. Покатались совсем немного, Саша был на грани обморока. Мы поняли, что произвольную программу не дотянем до конца. Стали вместе думать, как быть. В силу вступали тактические расчеты. Если бы мы с Сашей выступили только в обязательных и в оригинальных танцах и отказались от третьего номера программы, то это могло поставить в тяжелое положение два других наших дуэта: Моисееву и Миненкова, Линичук и Карпоносова, соперничавших с английским – Грин – Уотс. Англичане были особенно сильны в обязательных танцах и перед произвольным могли оказаться далеко впереди по сумме мест, что не позволило бы нашим танцорам, несмотря на их явное преимущество в этом виде программы, успешно бороться с ними за золотые медали. Отстаивать свой престиж в ущерб интересам команды мы не имели права и решили в соревнованиях не участвовать…»
Чемпионат закончился 9 марта. Больших неожиданностей он не принес, поскольку практически весь пьедестал почета вновь стал советским. Так, «золото» в спортивных танцах завоевала пара Ирина Роднина (это была ее седьмая по счету золотая медаль) и Александр Зайцев (третья золотая медаль). Среди одиночников впервые в истории победу одержал наш спортсмен Сергей Волков. Даже в танцах на льду из-за отсутствия Людмилы Пахомовой и Александра Горшкова (они откатали только показательные выступления) победили наши: Ирина Моисеева и Андрей Миненков.
Тем временем в феврале 1976 года в Инсбруке состоялись зимние Олимпийские игры. Для героев нашего рассказа они стали знаменательны тем, что именно тогда впервые в программу Олимпиады были включены спортивные танцы (как мы помним, вопрос с их включением тянулся с февраля 1968 года – с Олимпиады в Гренобле). Так что для Пахомовой и Горшкова это были первые Олимпийские игры в статусе официальных. И свой экзамен на них они выдержали с честью – завоевали золотые медали. Впрочем, тогда весь пьедестал оказался советским. Вот как это описывает А. Чайковский:
«Олимпийский танец был квинтэссенцией творчества Пахомовой и Горшкова. Десять лет они шли к нему. И когда пришли, даже не поверили, что вот оно, сбылось. Что это в их честь звучит Гимн. Что на олимпийском пьедестале спортивных танцев на льду стоят не только они: на второй ступени пьедестала почета – Ирина Моисеева и Андрей Миненков, а вплотную к пьедесталу – Наталья Линичук и Геннадий Карпоносов. В копилку советской команды эти три пары дали сразу 15 очков неофициального олимпийского зачета. Это больше, чем добыто иными сборными командами целых стран!